СУРСКИЕ ВЕРШИНЫ
Высокий бор стоит у самой улицы. И пока солнце поднимается к зубцам сосен, село тонет в мареве света, рассеянного сосновым лесом. Уползающие по низинам летние туманы пахнут грибным корешком, влажной полынью, хвоёй. В такие минуты, кажется, стоит только напрячь зрение, слух - и в облике зелёного бора, в шелесте трав на взгорье услышишь, уловишь шаги человека. Того человека, что три с лишним столетия назад шёл и шёл вдоль реки, спрашивал первопоселенцев, как она зовётся, запомнил – Сурой. И шагал дальше. Так дошёл он до её изначального родника, оглядел поляну – понравилось. Отдохнул человек, затесал своим острозвонким топором самую могучую сосну и отправился в обратный путь.
Клокотал ключ, царственно шумел бор. У истока Суры, у той затёсанной сосны, появилось уже несколько мужиков, крестьян костромского Ипатьевского монастыря. Высокие да русые, с мускулами, как кручёный канат из пеньки, вынули они из-за поясов топоры, и закипела работа. А когда «заплакали» смолой-живицей стены первых рубленых изб, вставших над родником, собрались люди на совет: «Поселению надо имя дать». Думали-гадали недолго. Коль пришли в самое верховье Суры, порешили это место назвать Сурскими Вершинами.
Другая быль гласит, что деревушку основали трое вполне зажиточных служивых людей. Облюбовав это живописное место, стали скупать и доставлять сюда крепостных крестьян.
Глубинка всегда похожа на сказку. В Сурских Вершинах люди по-особому умеют помнить. Помнить своеобразное, необычное. Здесь было и есть много бывалых людей. Один из них – Степан Григорьевич Долганов, фронтовик, рядовой боец миномётной роты. Вот что он поведал незадолго до своей кончины: «На этом месте, видимо, проживали избежавшие расправы пугачёвцы. После той крестьянской войны они скрывались в лесах, прибились к сурскому люду, у нас и жили. Мы после войны ремонтировали дом, рыли яму для глины, нашли гроб, точнее, дубовую колоду. В ней был похоронен человек большого роста, более двух метров. Пугачёвских повстанцев, рассказывали мне помнившие старину, именно так, в колодах, закапывали в землю».
В 1913 году Сурские Вершины, в просторечии Сура, входили в Головцевскую волость Сызранского уезда, здесь при 73 дворах насчитывалось более полутысячи жителей. Возвышались кресты храма Казанской иконы Божией Матери. Была тут и школа.
В гражданскую войну тридцать четыре молодца покинули село, сражались в разных красноармейских частях.
В 1921-м разразилась жестокая засуха, нагрянул голод. Следом ещё одно несчастье: пожар уничтожил большую часть построек. Сурские Вершины сильно убавились людьми, но не исчезли в лика земного. Отстроились, опять стали прирастать детьми.
На рубеже двадцатых-тридцатых годов здесь начались репрессии. 30 сентября 1930-го состоялся суд над отцом четверых несовершеннолетних детей Захаром Степановичем Князевым. Сорокадвухлетний крестьянин поругал прилюдно власть, и его по политической статье осудили на три года лишения свободы. В село он не вернулся.
Колхоз, рожденный в 1931-м, назвали именем 6-го съезда Советов. Дружно трудились в молодой сельхозартели Дмитриевы, Долгановы, Жучковы, Кривошеевы, Кульковы, Пензенцевы, Шобоновы. Коренные, многолюдные роды-фамилии. Многие были связаны родственными узами. Вот и получалось так, что женились парни на девушках своего села. Рождалась новая семья и сразу обрастала несчётной роднёй.
Сто восемь сурвершинских (на местном говоре – сурских) парней, мужчин ушли на фронт, семьдесят не вернулись.
…Было у тёти Тани Юдиной два сына – Михаил и Петр. У Пети в руках любое дело горело: мыл полы (редкость для сельских пацанов), доил корову, прекрасно прял, за ночь мог сделать не один сканец тугой и ровной пряжи. Ушли парни на войну и не воротились. Соберутся женщины, начнут вспоминать погибших – слёзы на глазах, а как припомнят Петю Юдина – так и посветлеют лица.
Война сильно подкосила село. Жили бедно. В иных семьях и в послевоенное время не доставало еды, не говоря уже об одежде. До пятидесятых годов не расставались с лаптями. Были здесь большие мастера плести эту простейшую крестьянскую обувь из лыка, среди них Павел Егорович Долганов (см. очерк «Трактор, топор и лапти»).
В двадцатом веке на здешней земле одна реорганизация следовала за другой. Село входило в Жадовскую волость Карсунского уезда, позднее – в Сызранский округ. Сурские Вершины относились к Жадовскому, Русскотимошкинскому, Краснополянскому, Новобекшанскому, Головцевскому сельсоветам, были в составе Жадовского района. Подобное происходило и с колхозом. В период хрущёвской гигантомании после слияния с русскотимошкинской артелью колхоз принял имя Никиты Хрущёва. В октябре 1975-го произошло новое укрупнение, Сурвершины стали производственным участком колхоза «Большевик». Финансовые вливания шли главным образом на развитие центральной усадьбы – села Головцево, а Суре – минимум внимания. И взмолились сурвершинцы: верните нам самостоятельность. В мае 1990-го вернули, на карте района вновь появился колхоз имени 6-го съезда Советов.
Председателем сюда из Воецкого переехал Николай Викторович Кочедыков. Проработал тут недолго, сделать же успел много. В селе наступила эпоха возрождения: появились школа, детский сад, жилые дома, производственные помещения, водопровод, асфальт до Новой Бекшанки, плотина в селе и тут же дорога, по которой можно было проехать в любую слякоть. Следующий председатель не смог сберечь накопленный потенциал, а третий совсем развалил колхоз (к тому времени хозяйство входило в сельский производственный кооператив «Новый путь»). Скот перевели в Новую Бекшанку. Людям ездить туда на ферму стало затруднительно, в Суре появились свои безработные.
Родившиеся в начале 1996 года крестьянско-фермерские хозяйства «Оболенка» и «Сура» при минимальной наличной пашне дело вели со скрипом. В конце концов выбросили белый флаг.
От прежнего колхоза в Сурских Вершинах - ничего, от соцкультбыта остались лишь медпункт, клуб да библиотека.
В 1990-х была тут частица Жадовского лесхоза. Контора и производственная база – в селе Головцево, а зовётся лесничество почему-то Сурским. За Сурвершинами небольшой участок земли отвели под лесопитомник. Маленькие сосенки-двухлетки отсюда каждый год сотнями тысяч расходились по всей области и даже по соседним регионам. Выращивали и березу, и сеянцы иных лесокультур (см. «Служители сурского леса»). Реформы не пощадили и Сурское лесничество: не стало питомника, пополнилось число безработных.
Остались добрые воспоминания о людях, работавших на колхозной ферме, на полях,- о председателях Степане Григорьевиче Долганове, Иване Петровиче Кривошееве, телятнице Антонине Ивановне Самсоновой, трактористах Николае Степановиче Пензенцеве, Николае Степановиче Долганове, Николае Александровиче Пензенцеве, братьях Иване и Николае Князевых. Их, мастеров своего дела, было много: Нина Степановна Долганова, Вера Михайловна Кривошеева, Мария Сергеевна Кулькова, Валентина Алексеевна Шобонова, Степанида Ивановна Кулькова, Валентина Михайловна Долганова, Екатерина Андреевна Кривошеева, Вера Николаевна Кулькова, Екатерина Степановна Юдина, Николай Иванович Кульков…
На этой земле жил и творил самобытный поэт Николай Долганов, пастух, лесоруб по роду занятий. Его стихи чаще других авторов в восьмидесятые годы печатала районная газета.
Как росли мы, знают рвы и ямы,
И щавель в не кошенных лугах.
Я дорог тех босоногих шрамы
И теперь таскаю на ногах.
И назло осенним серым стужам,
Засучив дырявые штаны,
Босиком мы бегали по лужам,
Мы, России раненой сыны.
Матери бранили нас бывало,
Как гусей, пропавших на пруду.
Шла война. А детство ликовало,
Словно и не верило в беду.
Отсюда родом Таисия Андреевна Крылова, бывшая «хозяйка» Жадовского дома культуры. Это она сплотила крепкий, очень популярный в своё время коллектив художественной самодеятельности, записала песни родной сторонки, которые не оборвали свой бег во времени. Долгую жизнь, более восьмидесяти лет, провели в Суре здешние старейшины Мария Прокофьевна Дмитриева, Екатерина Степановна Долганова.
Транспортное сообщение Сурвершин с городом всегда желало лучшего. Семьи, которые покрепче, стали обзаводиться машинами. А вот Нина Эдкаровна Гапочкина, переселенка из Казахстана, оседлала мотоцикл и мопед-скутер. Дочь знатного степного механизатора
Героя Социалистического Труда приобщилась к технике ещё в детстве.
Повествовать о Сурских Вершинах и ничего не сообщить об окрестной природе - значит, вообще ничего не сказать об этом селе. Здешние места завораживают, не отпускают. Тут берёт свое начало река Сура. Один ручеёк рождается прямо в селе, в овражке. В восьмидесятые годы он потерял свою силу. Колхозный председатель Николай Викторович Кочедыков организовал людей на расчистку, обустройство сурского истока. Родник подвели под крышу. И ключ забил с новой силой.
Другой ручей – километрах в трёх от села. Найти его не так-то просто. Густой лес, возвышенность – и никаких признаков воды. И все-таки местные безошибочно находят родник. Зелёный склон с сосной, берёзами, осинами. И в склоне, словно руками человека, выбран маленький уступ. Очень похоже ещё на то, как будто зверь здесь начинал копать нору. Из-под камней струится холодная, с железистым привкусом вода.
Отсюда сборщики-любители вывозят много ягод: малины, земляники, черники.
В четырех километрах – двенадцатигектарное озеро Светлое, памятник природы, чудесный объект туризма. Флора здесь – самая разнообразная: ягода клюква, насекомоядная росянка, многолетник рогоз…
В западной от села стороне обилие орехов, повсюду по лесу грибы, рябина. Из зверья водятся лоси, кабаны, волки, лисицы. Видели тут горностая. Из птиц – глухари, утки-кряквы, журавли. В 1980 году был создан Государственный охотничий заказник «Сурские Вершины» - 27 тысяч гектаров. В него вошли и окрестности села.
Пройдешь Сурвершинами - на улицах, в переулках, в огородах выше картофельной ботвы какие-то лопухи. Хрен обыкновенный! В давние времена его выращивали в большом количестве, поставляли к царскому столу. И царей давно уже нет, и с советской властью круто обошлись, и над селом провели немало «опытов», а вот с хреном покончить – ничегошеньки не выходит. И огороды пахали до самой белой глины, а хрен как рос преспокойненько, так и растёт. Никакая власть, никакие плуги ему нипочём.
Характер у сурвершинских жителей подобно реке – неуёмный, добродушный, щедрый. Любят они свой край. Несмотря на все житейские неудобства, не хотят покидать малую родину. Вот только с каждым годом их всё меньше. В 1913-м жило тут 505 человек, в 1980-м – 236, в 1996 – 201, в 2010-м - менее ста.
СЛУЖИТЕЛИ СУРСКОГО ЛЕСА
В Сурских Вершинах, когда здесь существовали лесопитомник и участок лесников, было немало замечательных работников, настоящих радетелей русского леса. Жучковы - в их числе.
…Из-под валуна, заросшего мхом, бил родник. Совсем еще маленький ручей бежал по дну овражка, устремляясь в соседний район и дальше, в Пензенскую область. Здесь, на границе Барышского и Николаевского районов, - один из истоков Суры.
- Филиппов ключ, – Николай Михайлович наклонился над криницей, стал расчищать дно. – Места наши, конечно, хорошие. Особенно красиво вдоль течения Суры. Километрах в трёх отсюда, где она втекает в лес и там в неё впадает ещё один ручей, долина реки становится шире, кругом – черёмушник. Особенно весной красиво, когда черёмуха цветёт.
Из рассказа Николая Михайловича я понял, что взяв своё начало на барышской земле, Сура уходит в раздолье Пензенской области. Но вот, вдоволь нагулявшись на пензенских просторах, река, словно подумав, не изменяет ли она земле, которая её родила, снова направляется к границам нашей области.
Потом мы шли правым берегом, среди зарослей кустарников.
- Памятные для меня места, - продолжал рассказывать лесник. – Как раз здесь я начинал работать.
У Михаила Дмитриевича Жучкова было шестеро детей. Семья большая, а хлеб насущный добывала всего пара рабочих рук. Помогать отцу вызвался старший сын Григорий, подросток пятнадцати лет. Вдвоём валили лес. Призвали Григория в Красную Армию.
- Теперь твоя очередь идти на подмогу мне, - сказал отец Николаю.
Сыну шёл тринадцатый год. Был он узок в плечах, высокорослый. И вот – прощай школа, юный лесоруб стал вторым кормильцем в семье.
Целыми днями пропадали на лесосеке. Вечерами по дороге домой заходили в лесхозовскую пекарню. Был в то трудное время такой порядок: вышел сегодня на работу – получай печёный хлеб. Вот и несли отец и сын домой каждый день две буханки, несли радость в семью.
Уже четвёртый год работают они среди созревших, готовых к переработке деревьев. В тот августовский вечер мать встречала сына в слезах.
- Что случилось?
- Да вот, - Надежда Трофимовна показала повестку из военкомата. – Отца на войну забирают.
Через два года проводили на фронт и Николая. Теперь воевали трое: отец и два сына. Николай попал в зенитчики, стерёг небо над Керчью, Джанкоем, Сивашом.
- Места там тоже хорошие по-своему. Лесов, к сожалению, нет, - вспоминал Жучков.
Домой он вернулся только в пятидесятом. Десять лет отдал армии брат Григорий. А вот отца семья не дождалась…
Братьев опять направили на рубку леса. Бежали годы. На смену ручным пилам пришли бензиновые, на лесосеках появились трелёвочные тракторы, автомобили-лесовозы.
При работе на делянках Жучковы относились к делу по-хозяйски, но не могли не замечать, как на глазах редели лесные массивы, а там, где росли вековые сосны, всё больше и больше появлялось вырубок. Тогда и созрело у братьев решение сменить профессию лесоруба, занятья восстановлением лесов. В помощь им пришёл третий брат, Иван.
Было в Жадовском механизированном лесном хозяйстве четыре лесничества. Леса у Румянцева, Павловки, Воецкого, Головцева, Красной Поляны стали «владениями» Жучковых. За Николаем Михайловичем тогда закрепили четырнадцать лесных кварталов - 1350 гектаров, самый большой обход в Сурском лесничестве.
Правильно говорят – обход. Лесники по своим кварталам в те времена больше ходили, нежели ездили. При быстрой езде всего не заметишь. А подмечать нужно было многое. Не случилось ли самовольной порубки, не загнал ли пастух стадо в молодые посадки, не появился ли какой-нибудь червяк-вредитель. У леса во все времена много врагов. А он, лесник, для того и был поставлен здесь, чтобы роща всегда пела свою песню жизни.
Придя в лес, Николай Михайлович в первую очередь поверял молодые посадки. Даже в дождь не сиделось дома. Потому и не было в его обходе случаев загорания, болезней деревьев. Он отвечал за все рубки ухода, собственно, был организатором и контролёром этих работ. В хозяйстве Жучкова ежегодно прибывало в среднем более десяти гектаров молодых посадок, на бывших вырубках сеянцы появлялись в возрасте двух лет. Затем в течение трёх лет за ними нужен был уход. По четыре-пять раз в год приходилось пропалывать рядки, делали это работницы лесокультурной бригады при непосредственном участии лесника. Достигли деревца пятилетнего возраста – проводили осветление. Что это такое? Стоят, скажем, рядом сосёнка и берёзка. Белоствольная быстрее тянется вверх, обгоняет игольчатую. Но хвойные породы нужнее в наших местах. Вот и приходилось удалять берёзку, чтобы дать возможность сосне быстрее расти.
Да мало ли забот у лесника: прочистка, прореживание, проходная и санитарная рубки. Зачастую не хватало рабочих, и тогда Жучков тоже брал в руки топор или пилу.
Николай Михайлович отвечал и за лесопитомник. Хоть и небольшой участок, но работы всегда сверх крыши. Здесь тот же, что на зерновом или овощном поле, предпосевной агротехнический комплекс. Особой тщательности требовала подготовка семян. Прежде чем заделать в почву, их замачивали, потом трижды обрабатывали ядохимикатами. Обязательным агроприёмом являлась послепосевная обработка гербицидами против сорняков. За лето проводили несколько прополок и рыхлений междурядий. Из питомника сеянцы поступали не только в Барышский район, но и в Базарный Сызган, Майну, Сенгилей. Выход посадочного материала у Жучкова всегда превышал задания. Всего же за годы работы на плантации он со своей бригадой вырастил более двадцати миллионов саженцев сосны.
Занимались питомником женщины из лесокультурной бригады, которую возглавляла Екатерина Егоровна Жучкова – жена Николая Михайловича.
С лесом связал судьбу их сын Анатолий. Вернувшись из армии, пошёл он работать лесорубом. Потом назначили парня на должность лесотехника. Заочно окончил техникум, стал лесничим, так сказать, непосредственно начальником над родителями.
Дети избрали профессию отца, внук пошел дорогой деда. Стали Жучковы большой лесной династией.
В народе говорят: чтобы совершить доброе дело, человек должен за свою жизнь посадить хотя бы одно дерево. Сколько же таких добрых дел на счету Жучковых!
2008 год.
ТРАКТОР, ТОПОР И ЛАПТИ
Специалисты подсчитали: за год человек делает в среднем где-то до двадцати подарков – родным, близким и любимым, сослуживцам и знакомым. Люди преподносят друг другу цветы, книги и прочие полезные вещи. А вот Павел Егорович Долганов многих одарил лаптями.
Высокорослый, худощавый, живой и весёлый, он с явным удовольствием рассказывал об этой настоящей русской обуви.
- А чем лапти-то хуже иных обуток импортных? В них и на огороде, и на лугу, и по лесу одно удовольствие пройтись. А другие лапти можно только для дома держать. Для ног - отдых и удобство. И всё на пользу.
Прав старый мастер. От таких плетёных изделий телу никакого вреда: природный материал ведь не чета каким-нибудь синтетическим смесям. Известно, что кора молодой липы обладает противовоспалительными и обезболивающими для организма свойствами.
Плетением он начал заниматься очень давно, в военную пору, когда десятилетним мальчонкой стал осваивать разные деревенские ремёсла. Родной дед в Сурских Вершинах слыл прекрасным лаптёжником, да только слишком сурово держался старик. Бывало закончит лапоть, отдаст внуку: «Гляди и доходи своим умом». Павлик имел всего один класс сельской школы, но рос пытливым, сообразительным. Шёл он к соседу, тоже лаптёжных дел специалисту, у того и выучился.
При матери тогда оставалось четверо детей, Павел – старший. Сам заготавливал лыко, выстругивал колодки на любую ногу. Делал старикам прочные обутки – подошвы в три лыковых слоя. Деды подвязывали деревянные «платформы» и смело ступали по любой мокряти, не замочив ног. Плёл и женские, более лёгкие. Научился мастерить и так называемые ступни (эти по форме сродни галошам, в них ходили без онучей, портянок, не подвязывали лыковыми верёвочками).
Когда закончилась война, ещё лет семь-восемь вся округа не отказывалась от лаптей. В соседнем селе Часы была специальная артель. Оттуда эту нехитрую обувь поставляли в магазины и не обдирали покупателя, как липку: пара лаптей шла по цене тогдашней «четвертушки» водки.
Павел Егорович не забросил лапотное занятие. Сыну, ульяновскому шофёру, сработал ступни. Тот в летнюю жару, как только сядет в кабину грузовика, так и меняет фабричную обувь на самодельную. Внучата бегают по дому в ступнишках, будто в магазинных тапочках. Супруга, дорогая Екатерина Степановна, в мужниных изделиях в огороде управляется. Долгановские сувенирные вещи демонстрировались на выставках народного творчества.
Да, его работы хороши. Гибкие, крепкие, плотные. Создаёт он лапти одним-единственным инструментом – заострённым крючком, кочедыком. Такой предмет раньше был широко распространён в сёлах, а сейчас разве что в музее увидишь.
- Лапотное мастерство, хоть и не сапожное, сегодня дорогого стоит, - рассказывал Павел Егорович и сокрушался, что ни его потомки, ни соседи не переняли древнее ремесло.
Освоив лапотный промысел, Долганов пошёл дальше. Также почти самостоятельно научился шить из сукна мягкие сапоги-бурки. А ещё никто лучше его не мог отремонтировать швейные машинки.
Главная же «официальная» специальность Долганова – механизатор. Вот «железного коня» он осваивал не без помощи учителей. Много лет проработал в колхозе трактористом. Немало времени и сил отдал лесорубскому труду. Топор в его руках словно играл, рассказывали односельчане.
И не жадным был Павел Егорович – вот что больше всего народу по душе. На плотницком деле, к примеру, мог бы состояние сколотить. А он многим здесь за «спасибо» дома ставил. Жена ему без зла и обиды выговаривала: «Ты ведь все рубашки о бревна изодрал. Неужто на сорочки-то нельзя взять?» Он не спорил, отвечал супружнице: «В одной деревне с людьми живём. Сегодня мы им помогли, завтра, глядишь, они помогут».
2009 год.
ЧЁРНАЯ РЕЧКА
По барышской земле репрессии прокатились тремя волнами. Под ударами первой, в конце двадцатых – начале тридцатых годов, пострадало едва ли не каждое селение. Крестьянам, рабочим, интеллигенции ставилось в вину бог весть что.
В селе Новый Дол преподавала грамоту Татьяна Осиновская. Какую же нашли в её действиях крамолу? Какие обнаружили коварные рифы, на которые вольнодумная учительница пыталась направить отечественный корабль? Оказывается, антисоветская агитация и пропаганда. Да полноте! Может, когда-нибудь посмеялась над анекдотом, не урезонила рассказчика. Может быть, и сама обронила что-нибудь не совсем осторожно в кругу ребятишек ли, у портрета ли Иосифа Виссарионовича… Она не помнила ничего такого. Легко ещё отделалась – выслали в Астрахань.
Татьяна Ларина, простая крестьянка из Румянцева, угодила на Север со всей семьёй: мужем, сыном, снохой.
Василий Корняков, неграмотный землепашец из Старой Савадерки, не писал никаких прокламаций, а получил за ту же «антисоветчину» десять лет. Его односельчанину Ивану Манькову поставили «тройку». Срок мизерный. По нынешним временам почти как пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Можно сказать, слегка погрозили пальцем. Мол, будь, мужик, подальше от сомнительных откровений. А он, открытая душа, не сдержался. Добавили «десятку», понизили в правах, сделали лишенцем.
Павел Назарьев работал в Жадовской кожевенной артели. Осудили на пять лет. Потом расстреляли.
Профилактика инакомыслия порой доходила до абсурда. Бумага в те годы была в большом дефиците. Свернул курящий человек самокрутку из газетного обрывка с портретом вождя – трибунал. Один из сельских интеллигентов попал в лагерь после того, как в пылу воспалённого воображения заявил товарищам, что непременно вскоре его пригласят на работу в правительство страны. Другого осудили за «антисоветскую пропаганду на собственном туловище» - не очень патриотическую татуировку на теле ниже спины. Что и говорить, опасные деяния…
Конечно, так рассуждаем мы сейчас. А тогда за подобное ссылали на Соловки и Беломорканал, в Казахстан, за Урал, на Дальний Восток. Подобием места ссылки были барышские посёлки Биллиюрт и Чёрная Речка.
…Большая поляна средь леса. Обильно заросли кипреем места бывших жилищ. Внизу пруд, тут же родник. Над водой проносятся дикие утки. Здесь, в пяти километрах от Акшуата, любимое место охотников. То и дело гремят выстрелы. Не пугающие людей выстрелы. В 1930-е тут всё было иначе…
Тянулись к небу, к жизни старые сосняки. Бежала речка, питавшаяся родниками. Спецпереселенцы соорудили на ней два пруда.
Посёлок Чёрная Речка жил, кормился лесоповалом. Народ, побитый гражданской войной, репрессиями, строился заново, лес только давай, большая нужда была в древесине. А работали вручную – пуп рвали – пила двуручная да лошадь с санями. Большими обозами переправляли деревья-хлысты на лесопилку. Лошадей было много, и оберегали их пуще людей: стояли крепкие конюшни, вдоволь было кормов.
После отхода ко сну в посёлке – кромешная тьма. И тишина. Тревожной была она в тридцать седьмом – шла вторая волна репрессий.
Вообще-то в этом уголке скорби не случалось гнусных дел, лишенцы жили дружно, не доносили друг на друга. Да вот нашёлся один «чёрный человек». По его доносу арестовали конюхов и возчиков, обвинили в плохом обращении с лошадьми, в падеже коней. Тимофея Белова, Исая Круглова, Ивана Фролова, троих Сазановых… Для этих трудяг уже были отлиты чёрные пули. Чудом ушли от расправы Умяр Таиров, Емельян Фадеев.
Вместо выбывших трудпосёлок принял в свои железные объятия новую группу «кулаков», тех привезли из такого же спецпоселения - Биллиюрта.
Конобоз. Он же Чёрная Речка. Страна лишенцев, «кулацкий заповедник». Больше ста семей, сильно богатых детьми. Бариновы, Булатовы, Демашины, Ирейкины, Кузнецовы, Морозовы, Погодины… Русские, татары, мордва, чуваши, киргизы – интернационал.
С 1943-го спецпоселение официально стали считать трудовой артелью, или промышленной.
Промартель носила имя легендарной лётчицы Полины Осипенко. Занимались лесом, делали сани, гнули дуги, плели корзины из ивовых прутьев. Елена Ирейкина, Мария Кулагина, Екатерина Круглова, Фёкла Фролова в промартели выполняли разную, самую черновую работу, Александра Мирончева была мастером корзиноплетения.
Не было тут людей занозистых, объявлявших голодовку, не выходивших на работу. Видать, за столь приличное поведение поселенцам разрешили разбить грядки, завести скот. Началось, как бы сказали сейчас, социальное обустройство, пришли первые радости семейно-трудового бытия. Но корову, козу, птицу, полушубок да сапоги нужно было заработать, надрывая жилы.
Пришли в промартель первые полуторки. Открыли новые мастерские и стали ладить колёса, бочки и прочие необходимые на селе изделия. И всё же капитальной устроенности жизни не получилось. Это понимали взрослые.
А ребятня была по-детски беззаботной, жизнерадостной, шаловливой. Начальная школа размещалась в одном из бараков, старшие школьники ходили в Акшуат.
В начале шестидесятых годов последние чернореченцы покидали обжитое место, возвращались на родину отцов и дедов. И не стало Чёрной Речки.
СПЕЦПОСЕЛЕНЦЫ
За последние годы мы узнали много незаслуженно забытых достойных имён: государственные и партийные деятели, военачальники, чекисты, мастера искусств, ставшие жертвами репрессий. В то же время данные о потерях, понесённых в период культа личности, свидетельствуют: «винтики» страдали едва ли не больше, чем «первые» фигуры.
ОХ, ВРЕМЯ-ВРЕМЕЧКО!
Очень сильно пострадало мордовское село Кудажлейка. В списке репрессированных десятки фамилий: Захар Афанасьев, Иван Вертьянов, Кирилл Горшков, Николай Жидков, Даниил Любаев, Филипп Клыгин, Андрей, Иван и Матвей Назаровы. Их арестовали в тридцать третьем. За что? Почти всем статью «шили» всерьёз - злополучную пятьдесят восьмую. Хотя иных взяли, скорее, на всякий случай. Как в той песенке: «Один из них был правым уклонистом, другой, как оказалось, - ни при чём».
Беда не обошла стороной соседнюю с Кудажлейкой Кармалейку. Оттуда родом нынешняя жительница Барыша Мария Трифоновна Индерейкина.
Она помнит многое из своего трудного детства, хранит в памяти массу имён и событий.
- Я не могу определённо сказать, сколько середняцких хозяйств было в Кармалейке. Но вот кулацкой семьи – ни одной. Это точно. В деревнях по соседству, действительно, хозяйничали кулаки, некоторые мечтали о возвращении к старым временам и порядкам. Иные не гнушались никакими средствами обогащения: чем хуже для всех, тем лучше для них. В чём-то они были правы. В нашем ли селе, в другом ли всегда находились бедняцкие семьи – вечные побирушки-лодыри. Иным беднякам, правда, как они ни старались, не удавалось выбиться в крепкие хозяева, но ведь некоторые и не утруждали себя…
К началу тридцатых годов многие деревни осереднячились. В Кармалейке этот процесс шёл помедленнее. Самой справной здесь считалась усадьба Трифона Индерейкина, крестьянина-единоличника. Большой дом, крытый железом, - единственный такой на всю улицу. Амбар, навес, баня, пара лошадей, две коровы да прочая скотинка. А к сему ещё имущество: самотканая одёжка, скромная мебель, большая, красивая, как всем казалось, керосиновая лампа-семилинейка под потолком – подобной ни у кого не было.
ЛИШЕНЦЫ
Нет надобности говорить о том, как боготворил жену Трифон Индерейкин. Не меньше любил детей, никого из пятерых не выделяя. Под одной крышей с главой семейства жили его мать да две сестры: одна – со своей семьёй, другая – бобылка-молодица. Едоков было предостаточно, но и рабочих рук хватало. Ухаживали за землёй, собственной и арендуемой. Так что на стол ставили не только похлёбку.
И пошли на малограмотного хозяина доносы: дескать, помимо прочего, столярничает, приторговывает, всегда при деньгах, к тому же держит батраков. Действительно, Трифон занимался побочным ремеслом: в свободные от хлебопашества дни стекольщиком ездил по округе. Но не более.
В первый раз пронесло, как ни копали под него, как ни проверяли все жалобы.
Кармалейцев душили налоги. На соседа Индерейкиных наложили столько «дани», сколько он отдать ну никак не мог. Бывало, что мужик, сберегая целостность семейного угла с неимоверным напряжением, распродавал всё, кроме избы, покупал хлеб, вывозил его как собственный и тем самым выполнял наложенный «оброк».
В эту же пору здесь, в районной глубинке, вовсю разыгралась вакханалия из наветов и лжи. По доносу забрали Дмитрия Малова, хлопца девятнадцати лет, пострадали и другие. На самом деле, были такие, кто активно препятствовал коллективизации, кто припрятывал хлеб, срывал налоги. Но вот чем повинились перед властью её родители, в чём же заключался «компромат», Мария Трифоновна до сих пор не понимает. Дома никогда ничего плохого о Сталине не говорили, правда, и дифирамбов не пели. А то, что их хозяйство оказалось покрепче прочих, так всё своими руками добывали. Может быть, истинная подоплёка в том, что отец имел неудобную по тогдашнему времени черту – самостоятельное творчество в хозяйстве и собственное суждение. Но, скорее всего, роковую роль тут сыграл зять. То ли по пьяному делу, то ли просто в запальчивости поделился с друзьями: мол, он не только в примаках у Индерейкиных, но ещё и батрачит на них.
Судьба Трифона и его семьи была решена. Никто не выпал из обоймы обречённых на высылку.
Конфисковали дом, живность, вплоть до последней курицы, все предметы домашней утвари и обихода. Тут же, перед домом, устроили торги. Подходили кармалейцы, разбирали добро лишенцев. Трифон сунулся было купить что-нибудь из своего же нажитого – не моги, сказали.
КАТОРГА И ЕСТЬ КАТОРГА
Теперешние любители ягоды черники и грибов лисичек часто натыкаются на это место. Урочище называют по-старому – Каторгой. О том, что происходило здесь, в лесном массиве близ села Акшуат, безмолвно свидетельствует развалившийся остов давнишней постройки. На это трижды проклятое место свозили кулаков и зажиточных крестьян из барышских, кузоватовских сёл. Ютились семьями в единственной казарме, кому не хватало уголка, ночевал на сырой земле. За территорию не выйти: по периметру колючая проволока и всегда начеку презлющая комендантская овчарка.
Небо плакало на «каторжан» холодными слезами. У большинства вскоре не осталось ни сухарика, ни крупинки. И если они тогда не умерли, выдержали, то только благодаря всеспасительному милосердию таких же изгнанных из родных гнёзд да пробиравшихся сюда редких родственников.
Люди томились тут до той поры, пока в глухом лесу не построили для них деревянные бараки. Со временем там образовался небольшой посёлок Конобоз, по другому – Чёрная Речка.
Беда бедой беду затыкает. Только перебрались Индерейкины на новое место - не стало матери. Болезнь, постоянная тревога за семью поставили точку на её многострадальной жизни. Оставить покойницу на пару дней среди родных, как подобает, затем похоронить по-христиански комендант не разрешил. В первую же ночь сыновья - Павел и Василий - тайком отвезли родимую на акшуатский погост, зарыли в чужую для неё землю, даже крест поставить не рискнули.
Отец-однолюб жил вдовцом до последнего своего часа.
Индерейкины ходили в Акшуатскую школу.
- Как же к вам, детям «врагов народа», относились акшуатские ровесники? – спрашиваю Марию Трифоновну.
- Нормально. Бывало, идём мы всей ватагой, нам кричат: «Конобоз – целый воз». Мы в ответ: «Акшуатские люди ехали на блюде, мы – на стакане и то обогнали». Так сказать, местный фольклор.
«ВРАГИ НАРОДА» РВАЛИСЬ НА ФРОНТ
Война. Казалось, все стали равными перед опасностью. Ан нет! Чернореченцев, как они ни просились, на фронт не брали – кулачьё. Средний из братьев Индерейкиных – Василий – всякими правдами и неправдами сумел поступить на шофёрские курсы. Яша Чавкин, чтобы продолжить учёбу, вынужден был сменить фамилию. Вот только они да ещё учитель Николай Григорьевич Индерейкин (однофамилец), поскольку временно находились за пределами Чёрной Речки, попали на войну в самом её начале.
Чернореченцы не остались в стороне, внесли свой вклад в приближение победы. Трифон Индерейкин, уже будучи тяжело больным, не отошёл от своего дела, гнал дёготь. Старшая дочь с подругами-подростками валили лес. Младшая Маша да такие же десяти-двенадцатилетние готовили щепу и чурки, «ткали» рогожки для каких-то фронтовых нужд.
В сорок третьем стали приходить призывные повестки и на Чёрную Речку. Отправился воевать старший сын Трифона Индерейкина. Младшего послали работать на авиационный завод.
Самые разные вести приходили в посёлок. То ли страх, то ли что-то другое давило, но взрослые больше молчали, не судачили ни о политике, ни о фронтовых неудачах. Старались реже произносить вслух имя «отца всех народов». Другое дело - дети. Изредка им удавалось посмотреть фильм. И тогда они вовсю смеялись над дураком Гитлером, с восхищением говорили о Сталине. Дети отцов и матерей, которых уничтожили, загнали к чёрту на кулички…
Наступил долгожданный майский день. Большинство поселенцев работало на артельном поле. Взрослый дядька встретил на улице вездесущую Машу Индерейкину.
- Ты у нас, что звонкий колокольчик. Беги к народу, скажи: «Победа!»
Великая Отечественная была так долга и смертоносна, что победный конец её наполовину вырубленный посёлок встретил со слёзным вопросительным изумлением: «Неужто?!»
Вынесли из цеха верстаки, собрали съестное и устроили настоящий пир. Первый за всю тутошнюю жизнь.
Немногие из фронтовиков вернулись домой. Пришёл старший из братьев Индерейкиных – Павел, с наградами и ранами. На среднего – Василия – получили похоронку. Офицер-танкист погиб на подступах к Висле, его похоронили в самом центре польского города Люблин.
ВРЕМЯ НЕ ВЕРНУТЬ
Умер Сталин, пришёл к власти Хрущёв. Наступило время, о котором поэт С. Липкин сказал:
Ещё мы были много лет готовы
Ждать, помнить тех, кто нёс тяжёлый крест,
Но возвращаются из ссылки вдовы,
Уехавшие в возрасте невест.
Началась реабилитация жертв репрессий. Для многих след тридцатых годов, однако, протянулся невидимо в шестидесятые-семидесятые и испортил им судьбу. Нет, у Марии Трифоновны жизнь пошла гладко. Окончила педагогическое училище и пединститут. Учительствовала в Молдавии, Сибири. Вернулась в лесной барышский край и опять – среди детей. Последнее, предпенсионное место работы – горком партии, где она занималась вопросами пропаганды и агитации.
Она не клянёт своё детское пристанище, не таит обиды на тогдашнюю власть. Вернуть конфискованное, если нельзя вернуть судьбу и жизнь, - так было предписано президентским указом. Индерейкина получила компенсационные льготы. Главное, снят камень с сердца.
Индерейкины покинули Чёрную Речку одними из последних. По разным адресам разъехались их товарищи по несчастью. Их немного, доживших до сегодняшних дней, кто был свидетелем событий в спецпосёлке. Юлия Кузнецова, Фёкла Фролова до последнего времени жили в Барыше, Сания Булатова, Ибрагим Таиров – в Старотимошкине, Василий Баринов – на станции Налейка, Александр Чавкин перебрался в Челябинск. Иногда они приезжали на землю своего детства и юности. Вычеркнуть Чёрную Речку из памяти было нельзя.
2010 год.
ИЗ ОРЛИНОГО ПЛЕМЕНИ
С нашим районом разными жизненными обстоятельствами (здесь родились, учились, работали) связаны 23 земляка, отмеченных самыми высокими наградами Родины. В этом славном отряде – 13 Героев Советского Союза, семь Героев Социалистического Труда, три Героя России. В их числе Геннадий Григорьевич Ирейкин. Он родился за полгода до войны в посёлке, которого сегодня нет.
На Чёрную Речку, в трудпосёлок землепашцев-лишенцев, принудительно переселили из Малой Хомутери крестьян Ирейкиных.
Семья у Григория Игнатьевича и Елены Фёдоровны была большой, младший Геннадий стал одиннадцатым ребёнком. Начальная школа размещалась в одном из бараков, здесь и начал мальчик осваивать грамоту. Когда ему исполнилось десять лет, Ирейкины перебрались в Акшуат. Там Геннадий окончил семилетку, а полное среднее образование «добирал» в Старотимошкине. В итоге – полная школьная программа, золотая медаль.
Он мечтал о море, а вышло так, что всю жизнь свою посвятил небу. Говорят, для кулацких сынов дорога к большим и ответственным постам была закрыта. Это не совсем так. Золотой медалист успешно сдал экзамены в Куйбышевский авиационный институт. По направлению попал в лётно-испытательный центр имени Громова. Там молодой инженер записался на штурманское отделение школы лётчиков-испытателей.
Шесть лет Геннадий Григорьевич работал ведущим инженером на земле и на «летающих лабораториях». Лабораторными были далеко не новые самолёты авиаконструкторов Яковлева и Сухого.
В 1971-м, в возрасте тридцати лет, после многих месяцев познания теории и многотрудной практики наш земляк стал профессиональным испытателем. Подвергал испытанию уже не отдельные узлы самолёта, как раньше в лаборатории, а летательные машины в целом. Начинал с Ан-24, Як-40, МиГ-21. Затем пошли более современные Су-27 и Су-30, ракетоносец Ту-160. Он испытывал транспортные самолёты Ил-76 и Ан-74, машины семейства «Руслан» и «Мрия». Прошедшие все испытания Ил-86, Ту-144 и Ту-204, Як-42, которым исследователь отдал частицу жизни, становились явью, выходили на пассажирские линии. Ирейкин летал на перехватчиках МиГ-31, на сверхзвуковом бомбардировщике Ту-22. Всего же на его счету самолёты шестидесяти модификаций.
Экипаж испытателей уходил в воздух день за днём, месяц за месяцем. Прощупывали каждый нерв очередной машины. В иные дни авиаторы поднимали лайнер на одном только двигателе. Чтобы оградить от опасности других, они сознательно искали опасность для себя, ошибку в конструкции, шагали в вырытые собственными руками западни.
29 октября 1989 года в испытательном полёте на МиГ-31 штурману Ирейкину пришлось катапультироваться на предельно низкой высоте. Уцелел и он, и пилот П.В. Гладков.
Как-то на посадке раздался взрыв. Лопнула покрышка колеса. Самолёт просел, двигатель чиркнул по бетону. В окно кабины полезло пламя. Пожарные и санитарные автомобили неслись по аэродрому…
В то время у небесных высот ещё оставалось немало «белых пятен», на которые у современных Икаров чесались руки. В мае 1988-го экипаж Ан-74 из шести человек установил мировой рекорд дальности полёта. По прямой преодолели 6342 километра, шестую часть земного экватора. Вёл машину командир Ю.Н. Кетов, за штурмана был Г.Г. Ирейкин. К званиям Геннадия Григорьевича мастер спорта СССР, рекордсмен Советского Союза прибавилось новое – рекордсмен мира.
Спустя четыре года вместе с пилотом Героем России А.Н. Квочуром на самолете Су-30 он совершил двенадцатичасовой перелёт с тремя дозаправками в воздухе через Северный полюс в США.
Наш рыцарь неба участвовал в совместных советско-французских испытаниях, внёс свою лепту в подготовку космического корабля многоразового использования «Буран». За участие в обеспечении космических программ земляка отметили Дипломом имени первого космонавта планеты Ю.А. Гагарина.
За все годы маститый авиатор налетал без малого 10 тысяч часов, из них 5525 – в испытательных полётах. Он стал заслуженным штурманом-испытателем страны, Героем России. У Геннадия Григорьевича медаль «Золотая звезда» за номером 612. В коллекции его наград – орден «Знак Почёта», отечественные и зарубежные медали.
Многие профессионалы неба пробовали силы в писательстве. Ирейкин вместе с Героем Советского Союза В.П. Васиным и историком авиации А.А. Симоновым выпустил многоплановую книгу о лётчиках, штурманах, парашютистах, работавших в лётно-испытательном институте с дня его основания в 1941-м до 2001 года.
Ныне ветеран – на пенсии. Но не сидится ему без общественных занятий, без работы с молодёжью. Геннадия Григорьевича избрали в председатели «Клуба Героев» города российских авиаторов Жуковского, был он и депутатом регионального парламента Подмосковья.
Уходят в небо всё новые стальные птицы. Их ведут потомки Геннадия Григорьевича Ирейкина, человека с «крыльями за спиной».
2012 год.
КОНЕЦ ЛЕСНОЙ ВОЛЬНИЦЫ
В тридцатые-сороковые годы здесь, в районе нынешнего Акшуата, был посёлок Чёрная Речка, земля кулаков-лишенцев, сосланных сюда из многих барышских сёл. А ещё раньше тут, в лесной глуши, в землянке, скрывались ухачёвцы. Здесь же, по одним данным, провёл свои последние дни на свободе их вожак Никита Ухачёв. Согласно другим сведениям его вместе с последними верными товарищами чекисты схватили недалеко от Смолькова, в землянке на берегу Свияги.
…Никита Никулин, он же Ухачёв или же Николаев, родился в 1896 году в кузоватовской Баевке. Рос дерзким неучем, как взрывчаткой начинённый. После первого класса больше учиться не пожелал, помогал родителям по хозяйству. Никулиных по-уличному звали Николаевыми. Никитку же за озорство, ухарство нарекли Ухачём. Прозвище потом переросло в фамилию, с нею он и вошёл в историю нашего края.
Весной 1919-го Никулина мобилизовали. Из Сызрани красноармейский эшелон двинулся в сторону Барыша. В Налейке остановились на несколько часов. Никита отпросился у командира, и вместе с односельчанином Степаном Шумилиным отправились в Баевку, к молодым жёнам. К поезду друзья уже не вернулись.
Дабы избежать кары, они прятались по оврагам и лесам, иногда ночами приходили домой. Дезертирам потребовалось оружие. Никулин заявился в дом соседа Прокофия Кафидова. Выпросил хранившуюся с мировой войны трёхлинейку и пять патронов. Попросил на недельку, оказалось, на месяцы. За такой поступок Кафидова, как ухачёвского пособника, позднее расстреляли.
Первыми жертвами дезертиров стали пятеро женщин-москвичек, работавших на тимошкинской фабрике. Они несли в Баевку мануфактуру, чтобы обменять на хлеб. В дороге их и ограбили. Одна из них, самая бойкая, отказалась отдавать товар; Никита её пристрелил.
Ухач стал обрастать людьми. Его правой рукой становится кузоватовец Иван Карасыдин. После гибели помощника Никита назначает на вакантное место Сергея Бугрова. Тот слыл заправским воякой: четыре года провёл на германском фронте, имел два георгиевских креста, за ним числилось двенадцать убитых немцев. Чем не правая рука! Сам Никулин с войны воротился унтер-офицером.
В отряд принимали всякого, кто приходил в лес – дезертиров, крестьян, молодых и не очень, уголовников.
От Баевки до Барышской Дурасовки простиралась зона действия ухачёвцев. Грабили винные и спиртовые заводы, кооперативы, почтовые отделения. Разгоняли крестьянские обозы, направлявшиеся с хлебом на ссыпные пункты. Хлеб, вино, спирт, деньги Никита раздавал крестьянам, и пошла гулять по окрестностям молва о новом Стеньке Разине, защитнике простого люда.
Атаман любил пошутить. Реквизируя продукты, напитки, поощрял тех, кто охранял предприятия и не оказывал ему, Ухачу, вооруженного сопротивления. На винзаводе в Зеленце он забрал 240 тысяч наличных да четыре ведра спирта – больше друзьям было не унести. Расписку выдал на все двенадцать ведер. В Лесном Матюнине взяли три бочки горючей жидкости, завхозу оставили расписку за пять ёмкостей.
Вот он на лесопилке в Акшуате. От управляющего Иофина потребовал 180 тысяч рублей. На следующий день Иофин стал распространяться, дескать, у него отобрали 440 тысяч. Слух дошёл до Никиты. Он вновь побывал на лесопилке, взыскал с управляющего остальные 260 тысяч.
Отряд продолжал грабить кассы государственных предприятий, медицинские пункты, мельницы… Попадались ухачёвцам красноармейцы. Проверяли, есть ли нательный крестик. Тех, кто с крестом, отпускали, тех, кто без, били смертным боем. Никита лично застрелил друга детства председателя Баевского сельсовета Дмитрия Новикова. Были и другие политические жертвы: рядовой красноармеец в Дурасовке, милиционер Фролов в Смышляевке, комиссар Тютюмов, сотрудники ЧК Беляков и Воробьёв.
Так кто же он, Никулин-Ухачёв? Что им двигало? Политические мотивы или банальная уголовщина?
Отец Андрей Никулин, брат Евсей просили Никиту, умоляли остепениться, явиться с повинной. Потом смирились, сами стали продавать доставляемые из леса дефицитные по тому времени вещи.
Пошли разговоры о том, что Никита пытается связаться с антоновцами, действовавшими в Тамбовской и Пензенской губерниях. Больше ждать нельзя было, за ухачёвцами началась настоящая охота. Группу чекистов, направленных в наши места, возглавил начальник оперативного отдела Симгубчека Степан Крутилин. До этого он раскрыл и со своими подчинёнными уничтожил отряд бывшего царского офицера Самсонова. Тот квартировал в Симбирске, а его люди разъезжали по волостям, искали союзников. До союза с Ухачёвым дело не дошло. Основной костяк самсоновского отряда был перебит на явочной квартире, более ста бунтарей сдались. Решением Губчека 26 были приговорены к расстрелу.
Чекисты окружили лесную сторожку ухачёвцев. Одни полегли, другие выбросили белый флаг. Атаману удалось скрыться.
Крутилин взял в заложники Прасковью Шишигину, жену Степана Шумилина, того самого, кто вместе с Никитой дезертировал весной 1919-го. Прасковья написала мужу слёзное письмо, заклиная сыном, молила выйти из леса. И Шумилин вышел. Он рассказал о тех местах, где мог скрываться Ухачёв.
Чекист Злобин с оперативниками прибыл в Водорацкую волость. Ему помогал отряд самообороны тимошкинской фабрики. Возглавлял молодых добровольцев Хамзя Богданов, будущий полковник, командир стрелковой бригады, Герой Советского Союза. В Акшуате в потайной яме арестовали восьмерых повстанцев. Еще 24 ухачёвца были схвачены на Чёрной Речке. Одну из баз «накрыли» в Бештановке (Заречном). Изъятые оружие, боеприпасы, продовольствие едва уместились на семи больших подводах.
У Никиты было много осведомителей и укрывателей. Благодаря таким добровольным помощникам он много раз уходил от преследователей. Но те упорно шли по его следам. Поливаново, Мордовская Темрязань, Осока, Красная Балтия, Чекалино… Побывали чекисты в Русской Темрязани, Латышском посёлке… Бесконечные разъезды по глубинным сёлам и деревням, по кордонам и сторожкам. Погоня, опасность, подстерегающая за каждым кустом, озлобленные взгляды вчерашних товарищей, сдающие порой нервы…
Тот же бывший «зелёный» Степан Шумилин подсказал ещё раз: ищите на Свияге.
Вместе с Ухачёвым пленили Бугрова, Катаева, Кисарова, Макарова, Чиркова и ещё нескольких рядовых повстанцев. Это произошло 19 февраля 1921 года.
Следствие растянулось на месяцы. Губернская газета «Заря» 10 июля сообщила о том, что Ухачёв, Бугров, Макаров и Чирков приговорены к расстрелу. 7 июля приговор был приведён в исполнение. Наш земляк Яков Сивохин был одним из тех, кто в симбирской тюрьме поставил последнюю точку в ухачёвском деле.
Это был неизбежный конец людей, метавшихся между «красными», «белыми», «зелёными», людей, с упорством и фанатизмом обречённых стремившихся продлить своё существование.
2012 год.
|
ЧУВАШСКАЯ РЕШЁТКА
Версту за верстой одолевали государевы люди, получившие право на поселение в неосвоенных районах. Шли от родных приказанских мест, порой сутками не встречая ни единой человеческой души. Удивлялись обилию зверья и птицы в лесу: встречались лисы, зайцы и белки, глухари и тетерева. Деревья одно в одно: толстые, старые, с бородами седого мха на стволах. Лес этот никогда не знал ни пилы, ни топора. Он рос, старел, ветшал на корню и, когда приходило его время, падал. На его месте поднимался новый. Так испокон веку. В воде - непуганая рыба.
Остановились у небольшой речки. Место, весьма пригодное для жительства: можно выращивать хлеб и разводить скот, заниматься охотой, рыбной ловлей, бортничеством.
Речка именовалась Решёткой. Автор ряда книг по симбирско-ульяновской топонимике В.Ф. Барашков считает, что название связано со старинной заставой – «сторожевой, решётчатой». Был, дескать, здесь, на границе русской земли и «дикого поля», на дороге близ речки, своеобразный пункт контроля. Через него, как сквозь решето, пропускали порядочных, добрых гостей государства и ставили препятствия недругам.
Есть ещё одна версия - старики рассказывали. В давние времена в пойме после разлива оставалось столько голубых «блюдцев» на зелёном приречном лугу, что, если посмотреть с горы, и впрямь – решето.
Всего-то шестнадцать километров длина речки от истока до впадения в Барыш, а выросли на этом отрезке водного пути три Решётки: Покровская, Заводская и, ниже по течению, Чувашская.
Заканчивался 17-й век.
До 1863 года крестьяне оставались удельными. Занимались земледелием, деревопереработкой, плели изделия из лозы и липы. Были мастера по домашней утвари, по обозному инвентарю. Были и прасолы, занимавшиеся скупкой скота и выделкой кож. Плотники ходили по всему Карсунскому уезду и его заокраинам.
В конце 19-го века рядом с Чувашской Решёткой прошла вновь построенная железная дорога, что заметно оживило село, добавило ему жителей.
В 1918-м через село прокатились волны гражданской войны. В районе Заводской Решётки держали оборону красноармейцы прославленной Инзенской дивизии, у Чувашской окопались белые. Инзенцы при поддержке бронепоезда выбили противника из Чуврешётки, в ночь на 25 августа перешли реку Барыш. На второй день они заняли Новую Измайловку, 27-го вышли на линию Акшуат – Поливаново – Мордовская Темрязань.
Стихли бои, в селе восстановилась советская власть. И уже в сентябре для ребятишек открыли школу, начальную, в четыре класса. Размещалась она в частном доме, а спустя шесть лет получила собственное помещение в самом центре селения. Через восемь лет школа перешла в разряд семилетних. Сюда на занятия приходили пешком, приезжали на товарняках из Елховки, Орлова, Заводской Решётки, Степановки и других мест.
В двадцатые годы, в пору НЭПа, в Чуврешётке стал развиваться частный сектор, произошло расслоение сельской общины. Несколько крестьянских семей переселилось на хутора-выселки. Выходцами из Чувашской Решётки были основаны Елховка (ныне микрорайон Барыша), посёлки Красный Барыш и Садовый.
Колхоз здесь с 1930 года. Его назвали именем героя гражданской войны В.И. Чапаева. Были в селе и свои герои. В 1892-м тут родился Николай Сергеевич Ильин, моряк Первой мировой войны, подпольщик гражданской, боец Инзенской дивизии, судостроитель, руководитель ряда крупных заводов, ведущий специалист Министерства речного флота.
Чувашская Решётка входила в Старозиновьевскую волость Карсунского уезда. После решения Президиума ВЦИК от 4-го апреля 1924 года были образованы новые административные единицы – сельские Советы. В Симбирской губернии таковых появилось 712, в их числе – Чувашскорешёткинский сельсовет.
22 июня молодёжь собралась в клубе. Начались танцы. И вдруг веселье прервалось, из тарелки репродуктора прозвучали полные тревоги слова о начале войны. Вместе с другими эту страшную весть слушали 16-летний Коля Журавлёв и Миша Ильин, годом моложе.
В село приехал представитель военкомата, началась мобилизация. Николая, правда, призвали только через два года, Михаила – в 1944-м. Воевали они в зенитно-артиллерийских частях. Обоим повезло: выжили, вернулись к мирному труду.
Были призваны Данилкины, Кафидовы, Поселёновы, Садушкины,Чугуновы… А ещё – Мурзаковы, 52 человека, более взвода. Погибли, пропали без вести 19 представителей этой фамилии.
Не вернулось в село шестеро Данилкиных. Один из них – Пётр Алексеевич – не провоевал и года, считался пропавшим без вести с 30 июня 1942-го. Родные не верили в гибель Петра, ждали: придёт, постучит в окно… Весточка о нём пришла в 2006-м. Поисковики, участники военно-археологической экспедиции «Вахта памяти» обнаружили останки рядового Данилкина на месте боёв под Ленинградом.
Василий Степанович Мурзаков штурмовал Кёнигсберг, участвовал в войне с Японией. Григорий Алексеевич Мурзаков воевал сапёром. Иван Филиппович Мурзаков командовал стрелковым отделением. Однофамильцы стали орденоносцами. В тылу не ради наград, ради победы над врагом трудились их родственники, друзья, знакомые.
Колхоз имени Чапаева (председатели Кафидов, Чугунов, председатель сельсовета Чижов) многократно выходил в победители районного соревнования. Женщины, подростки в работе не уступали мужчинам. 33-летняя Евдокия Степановна Мурзакова на одиннадцатирядковой сеялке засевала за смену по 6-8 гектаров, что значительно больше нормы.
Заведующая неполной средней школой Наталья Яковлевна Ухлина постоянно получала письма с фронта: писали бывшие ученики. О своих боевых успехах не без гордости сообщали капитан А. Мурзаков, лейтенанты А. Милохов, Н. Хореев и другие.
Чувашскорешёткинская сельскохозяйственная артель объединилась с колхозом имени Куйбышева (Елховка, Красный Барыш, Садовый), присоединила земли степановского «Большевика». Не стало и колхоза имени Будённого в Покровской Решётке, «Труда» - в Заводской. Укрупнённое хозяйство поглотило алинкинскую «Новую жизнь». И это уже не колхоз вовсе, а совхоз «Луговой» с девятью деревушками, сёлами и посёлками и центром в Чувашской Решётке.
Совхоз, образованный в 1969-м, был многоотраслевым: тысячи гектаров пашни, крупно-рогатый скот, свиньи, овцы, птица. Вскоре птицеферма отделилась, на её базе образовалась птицефабрика «Елховская». А «Луговой» стал сельскохозяйственным производственным кооперативом. В течение полувека хозяйство возглавляли десять руководителей: С.И. Сучков, Н.П. Курбатов, М.М. Скугарев, М.К. Парамонов, Ш.А. Манеев, Г.П. Иванов, Ф.Ф. Ахтямов, В.А. Убина... При Александре Викторовиче Колесове было развито садоводство, Геннадий Дмитриевич Артемьев много внимания уделял социальной сфере.
В конце лихих девяностых произошла история, достойная пера сатирика. По указке сверху за три дня разобрали по кирпичику два капитальных животноводческих помещения. Дескать, сделать это надо было из лучших соображений: ферма портила вид с дороги. Кирпич пошёл на погашение задолженности хозяйства по зарплате.
Вот так, с одобрения властей, начался в буквальном смысле развал некогда довольно крупного совхоза-коопхоза. Ушли в небытие коровники и откормочники, растащили всю дорогостоящую поливальную технику, окончательно порушив оросительную систему, которая прежде представляла гордость земледельцев. На ферме два десятка коров убило током, других отправили под нож.
Под треск разговоров о реформе зарастали бурьяном и кустарником некогда плодородные поля, и не хлеб уже там убирали - облюбовали пустошь грибники да ягодники. Природа не терпит пустоты…
Хозяйство с тремя тысячами гектаров земли оказалось неспособным дать работу полуторатысячному населению. В 2002-м зерновой клин составил всего лишь 215 гектаров. На всё хозяйство два трактора.
Инвестор в «Луговой» явился в лице предпринимателя из Николаевского района Ф.Ф. Ахтямова. Но и Фаргал Фаридович продержался недолго.
Последняя здешняя новостройка – двадцатиметровый мост. Возведением переправы через речку Решётку занялся департамент автомобильных дорог области. Её сдали в июле 2004 года. Из областного бюджета на это потратили 2,3 миллиона рублей.
С ликвидацией производственного сектора на селе люди потеряли работу. Многие трудоустроились на железной дороге, в городских организациях, в войсковой части, даже на Кузоватовском сыродельном заводе. В последние годы появилась надежда на то, что новые рабочие места даст сама природа.
Окрестности Решётки богаты диатомитом. Его залежи тянутся от Инзы через пять районов до Николаевки. Эта горная мука как фильтровальный материал очень нужна пищевой промышленности. Решёткинский диатомовый участок ещё в 2008 году районная администрация включила в программу инвестиционных проектов. Министерство природных ресурсов провело аукцион на право добычи здешнего диатомита. Новое месторождение горной муки (диатомита, кизельгура, инфузорной земли) начало осваивать ЗАО «Строительная корпорация» из Ульяновска.
В селе во все времена было, и теперь есть, много замечательных людей, трудолюбивых, увлечённых.
П.Ф. Кафидов возглавлял здешний довоенный колхоз. В 1938-м его призвали в армию. Пётр Филиппович служил, воевал четыре долгих года. Старший сержант погиб в августе 1942-го, его могила у небольшой тверской деревни Звягино.
Сын фронтовика окончил Куйбышевский институт, по зову сердца уехал работать на Север. Гурий Петрович прошёл путь от рядового буровика до главного инженера 1-й Тюменской нефтеразведочной экспедиции. Кафидов стал первооткрывателем Нефтеюганского месторождения нефти.
Валентина Васильевна Охотина 36 лет учила детей математике. Геннадий Егорович Мурзаков слыл мастером на все руки. Универсал освоил полтора десятка искусств и специальностей: слесарь, столяр, резчик по дереву, чеканщик, художник, гармонист, песенник… Железнодорожницы Ольга Дмитриевна и Ольга Николаевна Худановы живут с семьями в одном доме. Они искусные огородницы. Уважаемы односельчанами администратор села Маргарита Николаевна Бабынькина, электромонтёр Сергей Михайлович Мурзаков, пенсионеры Лидия Андреевна Ильина, Галина Андреевна Милюткина, Юрий Васильевич Мишкин и другие.
Широко известен в селе и за его пределами фольклорный ансамбль «Палан» («Калина»). Костяк коллектива - пенсионеры Мария Петровна Алёнина, Нина Степановна Кафидова, Матрёна Филимоновна Ясницкая; из более молодых – библиотекарь Татьяна Юрьевна Симиндейкина, делопроизводитель Елена Валерьевна Чулгаева, учителя Надежда Валерьевна Кибакина, Светлана Владимировна Кузнецова, Татьяна Валерьевна Рупасова, Татьяна Михайловна Солдаткина. Руководит самодеятельным коллективом большой энтузиаст чувашской культуры Людмила Михайловна Ильина. Национальный Акатуй, литературные праздники, проводы зимы, Дни села и улиц, другие мероприятия были бы невозможны без этих песенниц.
В нарядных национальных костюмах выходят они на сцену, поют на родном языке, и зал взрывается аплодисментами.
К снимкам:
Уроженец Чувашской Решётки инженер-кораблестроитель Николай Сергеевич Ильин. Ленинград, 1941 год.
Участницы фольклорного коллектива «Палан» (Ф-1480).
На празднике Акатуй председатель областной чувашской национально-культурной автономии Владимир Сваев благодарит Людмилу Ильину за сохранение традиций чувашского народа.
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ
Журавлёву за свою жизнь пришлось много учиться. Сначала была обычная сельская школа в родной Чувашской Решётке. Потом – Назайкинская агрошкола в Тереньгульском районе. Там парень прошёл курс полеводческих наук, но по специальности не работал ни дня. В армии переквалифицировался в артиллериста и авиатора. Вернувшись на «гражданку», освоил сварочное ремесло. Сварщиком и пришёл в Барышскую мелиоративную мехколонну. Затем ещё были полуторагодичные курсы, и стал Иван Васильевич дипломированным мелиоратором.
О нём, вожаке передовой бригады, немало писали газеты. Окрестили Ивана Васильевича последователем Злобина (сегодня уже мало кто помнит этого новатора в стройиндустрии). По злобинскому образцу в журавлёвской бригаде, первой среди всех мелиоративных подразделений региона, ввели хозрасчёт.
Сперва журавлёвцы заключили подряд на строительство трёхкилометрового водопровода в Малой Хомутери. Магистраль сдали досрочно, с оценкой «хорошо». Следом готовили орошаемое пастбище в Кузоватовском районе, работы закончили на месяц раньше назначенного срока. И пошло… Чем дальше, тем увереннее чувствовали себя хозрасчётчики. Сады и пастбища с искусственным дождём в окрестностьях Барыша и у села Головцево, водопроводные линии в Новой Бекшанке и Ляховке. Строили водоводы в Новоульяновске, в кузоватовских сёлах Бестужевка, Еделево, Смышляевка, в Шаховском Павловского района. Работали в Майне, Инзе, Вешкайме… Объездили чуть ли не всю Ульяновскую область. Каждый объект сдавали до срока, только на «отлично» и «хорошо».
В бригаде было полтора десятка человек: трубоукладчик, экскаваторщики, бульдозеристы, сварщики, слесари, изоляторщики.
Находились бригадиры, которые привыкли лишь командовать, как говорится, только рукой водили. Журавлёв не чурался встать на место заболевшего, выбывшего на время товарища: был и за тракториста, и за шофёра и, конечно же, за сварщика.
Работа не из лёгких. Неделями вдали от дома, на постой устраивались к сердобольным хозяевам, случалось, жили в сельской конторе, в клубе.
В инзенском селе Первомайское бригаде досталось особенно. Много труда стоило орошение луга в пойме Суры. Выкопать траншеи, уложить трубы успели при хорошей погоде. Но, когда выводили на поверхность гидранты, устанавливали насосную станцию, зарядили сплошные дожди, следом нагрянули холода. А ещё предстояло связать станцию трубами, опрессовать. Работали от рассвета до заката. И успели всё сделать до первого снега.
Заработки были приличные, до тысячи на брата выходило. Что это тогда значило, не понимает разве что нынешняя молодёжь: полгода трудов – на машину накопил, не надо было ехать за длинным рублём на Север.
За тот присурский луг Журавлёва поощрили, как это было принято тогда, правом покупки автомобиля «Жигули» вне очереди.
У него было золотое правило: прежде чем приступить к очередному участку, исходит его, изучит каждую ложбинку, каждый пригорок, а уж потом начинает читать чертёж, смотреть, что к чему.
Вспоминаю первую встречу с Иваном Васильевичем. Был весенний день, дул сырой ветер. В городе уже бежали потоки талой воды, весна вступала в свои права, а здесь, на природе, её приход едва угадывался, ещё лежал снег. Лишь на пригорках кое-где обнажилась пашня. Прямые чёрные линии водопроводных траншей разрезали белое поле на части.
Навстречу мне шёл крепко сложенный, среднего роста человек в брезентовой робе, в шапке-ушанке, из-под которой выбились тёмные кудри. Знакомясь, крепко пожал руку. Обветренное широкоскулое лицо сразу показалось приветливым, в движениях и словах собеседника чувствовались внутренняя собранность, сила и уверенность, что тут же расположило к нему.
И вот спустя годы Журавлёв сидит напротив. Такой же собранный. Нет ещё седины, только морщин прибавилось. Тридцать пять лет прошло, как он поступил сюда, в ПМК «Сельхозводстрой». Тридцать пять нелёгких лет.
В былые времена Барышская мехколонна гремела на всю область, славилась прежде всего своими передовиками. Брагин, Павлов, Чищенко – залуженные мелиораторы страны, Алексеев – кавалер ордена Ленина, Подрядчиков награждён орденом Трудового Красного Знамени, ещё добрый десяток орденоносцев и медалистов. Где эта старая гвардия теперь? Одних уже нет в живых, другие на заслуженном отдыхе. И только Журавлёв, став пенсионером, не покинул колектив. По стажу с ним мог сравниться лишь Виктор Михайлович Носков, заведующий ремонтными мастерскими.
- Какие перемены, Иван Васильевич?
- Большие. Перенёс я инфаркт. Сменил профессию: был взаправдашный мелиоратор, теперь строитель-бетонщик.
После болезни он уже не вернулся на старое место, врачи посоветовали остерегаться всех этих дальних поездок, ночёвок в вагончике, многочасовой работы до седьмого пота. Тогда и вспомнил Журавлёв про заброшенный полигон, вызвался возродить этот мини-заводик.
Как всегда, своего добился. Новая его бригада начала отливать железобетонные колодезные кольца и фундаментные блоки. Позднее освоили выпуск большущих кирпичей, так называемых шлакоблоков. Строительные организации с охотой раскупали эти материалы.
…Лихие девяностые прошлого века. Из-за массового безденежья продукция полигона часто оставалась невостребованной, точно так же, как оказались вдруг ненужными оросительные системы с «Волжанками», «Сигмами» и другим дорогостоящим оборудованием.
- Очень обидно становится, когда едешь и замечаешь у дороги торчащие из земли заржавевшие гидранты, раскуроченные насосные станции у водоёмов, - поделился Иван Васильевич. - Кое-кто их прибирает к рукам, сдаёт как металлолом. Уже не увидишь над полем завесы рукотворного дождя…
Беды девяностых годов свалились не только на Барышскую мехколонну. Мелиорация начала разваливаться по всей стране. Кризис вконец измучил людей. Иные подыскали себе более надёжные рабочие места. Журавлёв, простой пенсионер, коренной сельский житель, расстался с коллективом, которому отдал свои знания и опыт. Безвыездно жил в Чувашской Решётке.
Бюджет мелиораторов был обеспечен средствами по самому минимуму от потребности, и ПМК прекратила своё существование. На её производственной базе образовалась «Водяная компания». Тот полигон, который Журавлёв возродил к жизни, приобрёл частный предприниматель. Оттуда стали поставлять те же фундаментные блоки да колодезные кольца.
2007 год.
|
Автор: Редактор | 
