Газета основана

В О Е Ц К О Е

Природа так устроилась на барышской земле, что, поезжай в любую сторону от районного центра, обязательно встретишь изумительные по своей красоте места. Вот и Воецкое, что раскинулось своими улицами над рекой Барыш, располагает к прекрасному, светлому, доброму. Водные петли, заливные луга, сосняки, дубравы, березняки - раздолье!         Люди обосновались на здешних порожних землях в последней четверти 17-го века. Считается, что первопоселенцами были крестьяне боярских детей Ивана Воецкого и Василия Грязева. Спустя сто лет селом одновременно владели статский советник (если приравнять к современным армейским званиям - генерал-майор) Николай Иванович Обухов, подпоручик (по-нынешнему  лейтенант) Андрей Семёнович Гладков и коллежский советник (полковник) Андрей Михайлович Ушаков.

В 1711 году стараниями помещика Ивана Петровича Обухова был построен деревянный храм  простой архитектуры. В 1745-м его сын Фёдор Иванович закончил строительство каменной Иоанно-Предтеченской церкви (остатки её колокольни сохранились до наших дней).

В 1870-м в селе насчитывалось 320 помещичьих крестьян и 4 однодворца.

В 1867 году тут открыли мужское училище. Побывавший здесь позднее инспектор дал следующую оценку: «Учебная часть в довольно удовлетворительном состоянии. 23 ученика состоят в трёх отделениях: старшем, среднем и младшем. Учитель, он же преподаватель Закона Божьего Николай Покровский, сын священника, 26-ти лет. Свидетельства на звание учителя не имеет, занимается усердно самообразованием». В «Экономических примечаниях», составленных при генеральном межевании Симбирской губернии в конце 18-го века, в переводе на современный язык читаем: «Архангельское, оно же Воецкое, в 66 верстах от уездного города Карсуна. Земли за селом числится 7108 десятин (более 7700 гектаров). В самое жаркое летнее время река Барыш бывает шириною до десяти саженей (21 метр). В ней - щуки, окуни, налимы, раки и разная другая живность. Лес в этих местах строевой, встречается мелкий, годный на дрова. Водятся волки, лисы, зайцы, хори, горностаи, из птиц - тетерева, куропатки, рябчики, совы, малиновки, щеглы и прочие птахи. В полях полно перепелов, коростелей, диких голубей; в пойме можно поохотиться на уток, куликов, бекасов. На здешней земле лучше всего родятся рожь, овёс, горох, гречиха. Травы, в сравнении с другими местами, похуже. Крестьяне состоят на оброке, платят господам в год по десять рублей с души. Женщины, помимо полевых работ, прядут лён, шерсть, посконь (коноплю), ткут холсты, сукна для домашних нужд и на продажу. Семьи в материальном плане живут посредственно».

В 1913 году в Воецком проживало 1606 душ при 258 дворах.

Земля не прибавляла плодородия и в следующие столетия, а потому ни коммуна, ни колхоз, ни позднейшие СПК и крестьянско-фермерские хозяйства показателями не отличались. Колхоз здесь образовался в 1929-м, назвали его по времени, по конкретному случаю - имени 12-й годовщины  Октября. Кстати, в Мордовской Темрязани колхоз сложился на следующий год, назывался он имени 13-й годовщины Октября. Своей техники в Воецком было мало, на подмогу приезжали трактористы из Измайловской МТС.

Война выбила из села самых крепких, самых работоспособных мужчин. Михаил Афанасьевич Гаганов и Степан Васильевич Харитонов сражались авиаторами, Пётр Петрович Корытин - сапёром, Фёдор Григорьевич Кузьмин - в железнодорожных войсках. Александр Алексеевич Лазарев отправился на фронт в составе сформированной в наших краях 344-й стрелковой дивизии.

Орденоносцами вернулись домой Василий Данилович Кирилин, Алексей Андреевич Коннов, Виктор Иванович Колесов. У Николая Степановича Лазарева - орден, медали за Варшаву и за Берлин, две - «За отвагу». У Константина Васильевича Червякова, пожалуй, у единственного на весь регион, было пять медалей «За отвагу» (см. очерк «Пятикратно отважный»).

На войну отсюда уходили семьями. На разных фронтах воевали Владимир, Иван, Константин, Николай, Серафима Бронские (см. очерк «От одного корня»).

Дмитрий Фёдорович Клочков, рядовой боец тридцати трёх лет отроду, остался навсегда лежать в тверской земле. Степан Зиновьевич Кутяков погиб на Псковщине, Григорий Михайлович Кузьмин - на Смоленщине, Василий Максимович Наумов - в Чечне. В Прибалтике сгинули Дмитрий Михайлович Малышев, Василий Алексеевич Минеев, Александр Семёнович Никифоров, на Украине - Иван Никифорович Волков, в Польше -Александр Герасимович Кавтрев. Пропали без вести Иван Александрович Кондратьев, Андрей Васильевич Кулагин, Григорий Яковлевич Логинов, Иван Николаевич Макаров… Не вернулись с войны трое Кабанихиных, четверо Конновых, шестеро Семёновых, семеро Кузьминых… Сродники, соседи, однофамильцы. Всего 169 защитников страны не пришли с Великой Отечественной.

В тылу женщины, старики, подростки  трудились от зари до зари. Рядом с пятидесятилетней Екатериной Нестеровной Кавторевой - десяти-двенадцатилетние Валя Буканова, Варя Коннова, Клава Лазарева, Петя Гришин… Тут же, в поле, - сорокалетняя Екатерина Ивановна Казанцева, Валя, Лена, две Марии Конновы тринадцати  лет от роду. Антонина Андреевна Фокина - колхозный конюх. Отпустив ездовым ребятам лошадей, в пять утра выходила на луга, весь день вручную косила травы. Записывала на свой счет по гектару и более скошенной муравушки, потом нагружала зеленью подводу и везла корм лошадям. Труд красавицы-конюха высоко ценили колхозный председатель Абрамов (на языке воецкого люда - Чапаев), подруги и весь коллектив.

Послевоенное хозяйство поднималось под руководством бравого пограничника Александра Ивановича Захарова, армейского капитана орденоносца Ивана Григорьевича Кузьмина. Наибольший подъём был достигнут при Александре Васильевиче Ефремове (впоследствии - председатель Барышского райисполкома, секретарь Ульяновского обкома КПСС). При Владимире Павловиче Тигине много строили: вполне современные по тому времени коттеджи составили улицу Молодёжную. Свой след в истории хозяйства, всяк по-своему, оставили председатели (колхоз к тому времени носил имя Мичурина) Евгений Алексеевич Лядов, Владимир Николаевич Бочков, Владимир Евгеньевич Андрианов, Виктор Иванович Чернышёв, Надежда Васильевна Зырянова, Иван Андреевич Вальков, Надежда Викторовна Чибилькаева, Фёдор Тимофеевич Чернухин. В сельскую гвардию вписаны имена механика Николая Николаевича Веселова, его сына тракториста Юрия Николаевича, внуков Владимира и Сергея, тоже механизаторов. Всегда в первом ряду -  трудолюбы-животноводы: Александра Ефимовна Кавтрева, Лидия Ивановна Кирилина, Ирина Яковлевна Родина, Елена Маркеловна Рябцева, Анна Федоровна Сизова, Нина Беляловна Чумаева, инвалид войны Василий Фёдорович Макарычев, Фёдор Иванович Сизов. Нынешние с теплотой вспоминают  фельдшера Марию Петровну Конову, учителей Ольгу Ефимовну Воробьёву, Любовь Николаевну Кривошееву, заведующую клубом Серафиму Михайловну Бутрову, библиотекаря Валентину Петровну Конову. Четырнадцать лет проработала директором школы Мария Ивановна Краснёнкова. Это при ней строилось ныне существующее школьное здание. Каждое утро, до занятий, приходила директриса на стройплощадку, пересчитывала блоки, кирпичи да прочие материалы, контролировала, торопила строителей. В 1975-м новая школа приняла учеников. Мария Ивановна была бессменным депутатом сельсовета, отмечена орденом «Знак Почёта».

Ушли из жизни колхозники, сельские интеллигенты первых поколений, не осталось в Воецком фронтовиков; последней была Зинаида Павловна Захарова,  ефрейтор зенитно-артиллерийского дивизиона.

Воецкий люд гордится местными уроженцами, известными на всю страну людьми. Здесь малая родина девятерых братьев Михеевых, восемь ратников из этой семьи воевали в танковых частях (см. очерк «Семья патриотов»). В 1919-м в семье простых крестьян появился на свет будущий талантливый музыкант Анатолий Васильевич Кабанихин (см. «Корифей гитары»).

7 октября 1913 года здесь родился И.С. Иевлев. Он учился в Сызранском педагогическом техникуме, в Ленинградском горном институте. С 1940-го Иван Степанович – на Мончегорском комбинате «Североникель». Строил цеховые корпуса за полярным кругом. В 1948-м нашего земляка назначили главным металлургом ныне широко известного Норильского металлургического комбината. В 1953 году его перевели в Москву, в главное управление отраслевого министерства.

Были и есть в селе свои умельцы. Сергей Васильевич Смирнов работал кочегаром, кузнецом, уйдя на пенсию, стал большим мастером по дереву. Рамы, дверные блоки, прочие строительные конструкции - дело его умелых рук. «Самоделкины» Александр Анатольевич Веденин, Юрий Алексеевич Коннов, Виктор Михайлович Максимов из бросовых узлов и запчастей собрали трактора, автомобили, вполне пригодные для работы в домашнем хозяйстве. Братья Анатолий Петрович и Михаил Петрович Коробцовы валяли добротную обувь.

Воецкое входило в Карсунский уезд. После проведенного в 1928 году районирования село в составе Барышского района. С 1943 по 1956 год существовал Жадовский район, в числе семнадцати его сельсоветов был и Воецкий. По данным 1972 года к Воецкому сельскому Совету относились сёла Воецкое, Головцево и поселок Обуховские Выселки.

Колхоз, реорганизованный в производственный кооператив, распался. На смену коллективному хозяйству пришли частные предприятия. В октябре 1992 года  были зарегистрированы крестьянско-фермерские хозяйства «Виктория» В.Н. Бочкова, «Сатурн» А.Ф. Сизова, «Черемшан» В.И. Башева. Позднее появились «Близнецы» Н.С.Тарасенко, «Луна» О.Б. Определенцевой, «Алмаз» И.А. Крышмарь, «Подкова» Т.С. Митрофановой, «Мечта» М.П. Чуйкова. Мечты вольных землепашцев о новой богатой жизни не сбылись. Столкнувшись с массой трудностей, одни КФХ приказали долго жить, другие перепрофилировались, занялись лесозаготовками, торговлей. Стали расти числом пилорамы. Прежде здесь не было отрасли лесопиления, теперь есть.

Воецкое можно было отнести к разряду «многодетных» сёл. У Лияскиных - тринадцать, у Жигановых и Гришиных  - по восемь, у Русачковых - шестеро, у Козловых и Колесовых-

по пять детей.

В конце 18-го века в селе проживало 864 человека. В 1859-м на 194 двора приходилось 1352 души, в 1913-м - уже 258 хозяйств и 1606 жителей. Потом пошёл отток крестьян. К началу 21 века оставалось менее 500 человек.

П Я Т И К Р А Т Н О    О Т В А Ж Н Ы Й

 9 мая в одном из утренних выпусков Общественного российского телевидения ведущая праздничного канала «День Победы» познакомила телезрителей с ветераном войны С.М. Зольниковым. Степан Михайлович был представлен как единственный в стране человек, награждённый пятью медалями «За отвагу». Ошиблись, однако, авторы, готовившие эту программу. В селе Воецкое я неоднократно встречался с коренным тамошним жителем К.В. Червяковым. У Константина Васильевича среди других боевых знаков отличия - пять медалей «За отвагу».

Его военная доля сродни судьбам миллионов наших бойцов-окопников. До войны он успел поработать плотником и столяром. Умел не только топором «тюкать». Сани, фургоны, телеги, бороны и прицепы, косяки и рамы для новых домов - всё мог делать этот мастер.

Перед отправкой на фронт его готовили в сапёры. А когда под Ленинградом, где уже шли бои, командир предложил выйти из строя желающим быть в разведке, он, девятнадцатилетний невысокий крепыш, шагнул вперёд.

В военном билете скупые записи: разведчик, командир отделения разведки, артиллерист, снова командир отделения. Там, на фронте, многому учили и многое умели.

…Шёл март. Весна уже чувствовалась. Днём пригревало, но ночью давал знать о себе морозец. На передовой стояло относительное затишье. Вдруг, как говаривали бойцы, «фриц взбесился». Утром фашисты накрыли позиции мощным артналётом. Затем пошли танки. Один из орудийных расчётов погиб, сама «сорокапятка» уцелела. Разведчик Червяков бросился к орудию, его отделение - следом. Открыли огонь.

Тогда его ранило. Не долечившись, вернулся в строй. И определили молодца, кавалера признанной всеми солдатами медали «За отвагу», наводчиком одной из тех самых пушек- «сорокапяток». Дело не в том, что начальство крепко запомнило его героический бой с танками, причина крылась в другом: нога ещё плохо слушалась, Червяков не мог ходить в разведку.

Его ранило вторично, контузило. Не раз тёмными ночами отправлялся к вражеским траншеям за «языком». И ни царапины. А те раны - во время обычных дневных стычек. Обычным он посчитал и тяжелейший бой, когда из осиротевшего вдруг противотанкового ружья подбил самоходное орудие, а товарищи помогли расправиться с убегающими фрицами. За это - опять медаль.

Война для окопника - дело непростое, тяжёлая и опасная работа, для разведчика - чаще всего рискованная.

Случилось это недалеко от исторического места - Бородинского поля. Разведка боем. В который раз поднимались бойцы в атаку на высотку и вновь вжимались в землю под огнём из старинного храма. При очередной попытке Червяков смог добраться уже до подножия церкви, но тут попал в прицел снайпера. Каким-то шестым чувством он ощутил это, интуитивно прижал голову за крохотный бугорок, и в ту же секунду щёлкнула пуля, пробив край пилотки и воротник гимнастёрки. Не шевелясь, он дождался следующей атаки и рывком, одним из первых, ворвался на вершину высотки.

Награды Константина Васильевича - этапы его боевого пути. Вот ещё одна медаль «За отвагу». Ею солдата отметили на украинской земле. Когда фашисты предприняли контратаку, во взводе вышли из строя пулемётчики. А гитлеровцы лезли напролом. Червяков бросился к пулемёту и резанул свинцом прямо в упор. Фашисты в панике закружились по поляне, а затем уцелевшие показали пятки.

После семилетней отлучки воротился он в Воецкое с целым бантом медалей, нашивками о ранениях и жаждой мирной жизни. Отец, Василий Васильевич, участник боёв за Сталинград, пришёл с медалью «За отвагу». Храбро воевал и младший брат отца, Тимофей Васильевич, тоже кавалер солдатской медали «За отвагу». Это они научили Константина класть хорошие печи.

Точно неизвестно, кто был самым первым на селе печником, но только вся округа знала, что есть в Воецком отличные мастера, Червяковы - в их числе. В ремесле печников в ту пору очень даже нуждались, особенно когда дети фронтовиков выросли, обзавелись семьями, начали отстраиваться.

Послевоенная жизнь Константина Васильевича была жизнью его поколения. Работал и опять учился разным ремёслам, подымал своими же руками собственный дом. А много лет спустя война-таки напомнила о себе старыми ранами и выбила из строя.

Старый добрый вояка при встречах с трудом вспоминал названия болот и лесов под Ленинградом, хуторов и озёр в Прибалтике, городов и сёл Румынии, где пришлось ему воевать. Не помнил номера частей, которые сражались на левом фланге от него или на правом. Не помнил, а может, и не знал, потому что был он, Константин Червяков, всего лишь сержант, просто сержант на большой войне. И шёл он по этой войне чаще всего пешком: в сапогах тридцать восьмого, в гимнастёрке сорок шестого размера, роста второго.

Неужели жизненный путь такого бравого ратника когда-нибудь забудется? Фотографий его, насколько мне известно, сохранилось одна - две. Так пусть сохранится хотя бы имя героя. А без этого нет сердца, нет родства, нет памяти, без которой и мы - ничто…

2010 год.

О Т    О Д Н О Г О    К О Р Н Я

В любом селе свои герои труда, в любом - и свои герои войны. Но во всей барышской округе по-особому знаменито Воецкое. Оно стало святым, священным местом, потому что здесь - родовое гнездо Михеевых. Тут жил пасечник Дмитрий Фёдорович Михеев, благословивший на бой с врагами Родины всех своих сынов. Всех, одного за другим. Девятерых. Восемь братьев воевали в танковых частях, девятый  - в пехоте.

О Михеевых написаны книги, сотни газетных статей и очерков, снят фильм. О них знают в стране.  В то же время мало кто ведает о другой воецкой семье, тоже семье боевой, офицерской. Речь о Бронских.

В ОТЦА СЫНОВЬЯ

Михаил Иванович, окопник Первой мировой войны, многое повидал на своём веку. Осенью семнадцатого года волей судьбы он оказался в Петрограде. Штурмовал Зимний дворец. Наводил в столице революционный порядок. Когда в Питере стало более-менее спокойно, вернулся солдат в родное Воецкое.

Он был человеком ветхозаветным: трудолюбивым, праведным, по-крестьянски мудрым. Нажил справное хозяйство. В коллективизацию кое-кому, кто жил побогаче, по шапке двинули, те сгинули неизвестно где, а большую семью Бронских не тронули.

Разруха после гражданской войны и неурожаи породили по всему Поволжью страшный голод. Много человеческих жизней он унёс. Первыми вестниками надвигающегося голода были мешочники. Они ходили по домам, предлагая в обмен на хлеб и муку мыло, спички, керосин, ситец и другие товары первой необходимости. Бывало, Михаил Иванович зазовёт такого менялу в избу и долго торгуется.

В селе тогда уже был колхоз, но Бронские вступать в артель не пожелали. Глава семейства работал мастером по заточке пил на суконной фабрике. Ходил на работу за шесть вёрст. Эта ходьба в снег и в дождь его и подкосила.

Он умер в голодном 1933-м, и все заботы о семье целиком легли на плечи матери. Она стала для детей и кормилицей, и главной опорой в жизни. А примером для подражания оставался отец. В него и пошли наследники: такие же трудолюбивые, правдивые, твёрдые духом, мастера на все руки - хоть в огороде работать, хоть за скотиной ухаживать, хоть по плотницкому делу какую-нибудь постройку сладить. А уж весельчаки и затейники были - первые на всё село.

Бронские заразили сверстников спортом. Как бы ни были заняты учёбой в школе, работой в домашнем хозяйстве, всё равно выкраивали час-другой, чтобы погонять мяч, поиграть в городки, лапту.

Мать непременно хотела видеть детей образованными, воспитанными. И сыновья один за другим уехали учиться. Родительнице порой нечего было дать им в дорогу: вместе с материнским напутствием сыновья увозили лишь полкотомки сухарей.

Светлые перспективы открывались перед Бронскими. Владимир возглавил школу в самарской Большой Глушице, Николай учительствовал под Ульяновском, в Ясашной Ташле, Константин учил детишек в барышском Живайкине.

КРОВЬ ОДНА - СУДЬБЫ РАЗНЫЕ

И вот грозный 1941 год, щедрый на урожай хлебов и не менее щедрый на смерть. Сухими глазами, из которых, казалось, выплаканы все слёзы,  одного за другим провожала Пелагея Ивановна своих детей.

В те трижды проклятые годы из Воецкого ушло воевать парней и мужчин числом около батальона. Отсюда, с барышской сторонушки, верно, все так уходили вначале: повзводно, поротно, батальонами, чтобы победить супостата либо не вернуться.

Не вернулось в село 169 ратников, считай, полторы стрелковые роты. В скорбном списке двое Бронских.

Артиллерийский дивизион, которым командовал Николай Бронский, держал оборону у города Дубно. Фашисты обрушили на смельчаков ливень огня и металла, часто атаковали, не давая бойцам как следует закрепиться на правом берегу реки Горынь. Здесь и лёг в июньскую украинскую землю воецкий парень. Он и его артиллеристы ушли в бессмертие, не уйдя с солдатского рубежа своего, будто это был последний рубеж Отечества.

Владимир прошёл чуть ли не всю войну. Командовал лыжным батальоном, заслужил майорские звёздочки на погоны и ордена на грудь. Он погиб на литовско-латвийской границе.

На братских могилах не ставят крестов. На той, что неподалеку от латвийского города Ауце, одна большая пятиконечная  звезда, хотя не уверен, что та братская могила в теперешней обстановке сохранилась.

Старший лейтенант Константин Бронский воевал до победы и даже успел на войну с Японией.

- Страшнейшая жара, - вспоминал он, - а на тебе каска, автомат, противогаз, патроны, НЗ, то есть необходимый запас продуктов, фляжка воды. И вот ты идёшь нагруженный, как верблюд, раскалённое марево и сухая пыль кругом - рот и нос забивает. А ты к тому же всю ночь не спал. Доходило до того, что на ходу засыпал…

В таком состоянии пришлось его роте вступить в бой с танками самураев. Потом - с пехотой.

Выдюжил воин, всё вынес. И в сентябре сорок пятого отметил второй на году день Победы.

Что опаснее на войне - отстреливаться из окопа или обеспечивать бойцов снарядами да провиантом? Строить под бомбёжкой переправу через реку, стоя по горло в ледяной воде, или стоять на посту у склада с боеприпасами? Вопросы праздные. На войне всё одинаково опасно, но и одинаково важно.

Серафима Бронская в отличие от братьев на передовую не попала. Её линия фронта проходила через тыловые склады боезапасов. Но прежде чем она стала офицером, была основательная учёба. Девушка изучала  снаряды, взрыватели и прочие атрибуты артиллерийского вооружения. Потом получила техник-лейтенант в своё подчинение взвод мужчин. Тридцать шесть человек. Все уже немолодые, не годные к строевой службе. «Дочка»- так называли они своего командира.

Взвод принимал артснаряды, хранил в полном порядке, сохранности и отправлял дальше, к огневым позициям. Перевалочная база, одним словом.

РОЖДЁННЫЙ В РУБАШКЕ

Младший из братьев, Иван, войну встретил пятнадцатилетним пацаном. Заменил ушедшего на фронт тракториста. За успешную пахоту в первую военную осень ему вручили зелёный солдатский ватник, стёганные брюки да носки. На другой же день мать отправила сыновью награду посылкой на действующий фронт.

Ещё два года Иван не сходил с трактора, а там и его очередь наступила: военкомат пошёл навстречу просьбам настырного парня и отправил его на передовую.

В моём домашнем архиве хранятся воспоминания Ивана Михайловича, поэтому о нём я знаю больше, нежели о других братьях. Сохранилась копия телеграммы из Монголии, в ней лидер страны Ю. Цеденбал благодарит И. Бронского за его вклад в победу над общим врагом. В войну на собранные монгольским народом миллионы тугриков были построены танки для целой моторизованной бригады. Воевала она воистину героически, о чём свидетельствует само название войскового соединения. Полное имя таково: гвардейская танковая Бердичевская ордена Ленина Краснознамённая орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, Красной Звезды, Боевого Красного Знамени Монгольской Народной Республики бригада «Революционная Монголия». Вот в таком славном соединении сражался наш земляк.

О нём можно сказать: «рождённый в рубашке». Потому что было у него несколько ситуаций, когда смерть, казалось, совсем уж чудом миновала.

Это случилось под самый конец войны, вскоре после того, как Бронский и его товарищи освободили узников концлагеря Освенцим. Фашистские танки, поддерживаемые пехотой, беспрерывно атаковали, пытаясь оттеснить, отбросить прорвавших их оборону гвардейцев. Танк Бронского потерял ход. Погибли командир орудия  Анатолий Фролов, заряжающий Николай Дюженко. Механик-водитель Бронский, перебравшись в боевое отделение, продолжал вести огонь.

Положение было критическое. Кровь заливала лицо, нестерпимо ныла раздробленная челюсть. Немцы забрались на машину, стали стучать по броне: «Рус Иван! Сдавайся!»

А он, Иван Бронский, лежал среди пустых гильз, сжимая в руке своё последнее оружие -

нож. Фашисты облили танк бензином и подожгли. Водитель, собрав последние силы, завёл мотор. Дернул за рычаг управления, и танк, послушный воле хозяина, крутнулся вокруг своей оси, задев кормой стену полуразрушенной постройки. Обломки здания погасили пламя. А тут и подмога подоспела.

К обгоревшему танку первым подполз автоматчик Василий Щербина. Пройдёт 33 года, и в Москве, на встрече ветеранов, пожмут друг другу руки горевший в танке Иван Бронский  и его спаситель Василий Щербина.

А тогда, после того смертного боя, врачи диву давались: как это сержанту удалось выкарабкаться из когтей смерти! Перебита сонная артерия, сквозное пулевое ранение в грудную клетку, пробито горло, раздроблена челюсть… Он долечивался в краковском госпитале. Палата была завалена фруктами, цветами. Приходили местные жители, допытывались: «Пан танкист поляк? Бронских у нас немало…»

После семнадцати хирургических операций Иван Михайлович покинул боевой строй. Море зла, зверств перевидел - не дай Бог никому. С такими отметинами в душе трудно не озлобиться. А он нашёл в себе силы, чтобы  воскрешать в людях погибшую доброту. Окончил милицейскую школу. Занимал разные посты. Самый высокий - начальник уголовного розыска города Херсона.

Вслед за Иваном Михайловичем уехал на Украину брат. Константин Михайлович работал бухгалтером в одном из херсонских зерносовхозов. Оставалась в Воецком Серафима Михайловна. Двадцать четыре года Бутрова (Бронская) возглавляла сельский Дом культуры. Заслужила с полсотни почётных грамот, детище её стало клубом отличной работы.

Нет уже в живых офицеров Бронских. Но живы дети, внуки фронтовиков, набирают силёнок праправнуки. Им в наследство оставили старшие красоту души, оставили то, что времени неподвластно.

2012 год.

С Е М Ь Я    П А Т Р И О Т О В

Трёх дочерей и девятерых сыновей, из которых восемь стали танкистами, вырастил Дмитрий Фёдорович Михеев, бывший рабочий-текстильщик, один из организаторов колхоза в селе Воецкое.

В 1937 году по указанию маршала В.К. Блюхера, к которому обратился Михеев, из его старших сыновей Павла (1909 года рождения), Фёдора (1914), Ивана (1916) и Владимира (1918), служивших на Дальнем Востоке, был создан танковый экипаж. Этот пример получил широкое распространение в Красной Армии.

После Великой Отечественной войны, в следующие десятилетия мирного времени на службу в бронетанковые войска страны пришли внуки и правнуки Дмитрия Фёдоровича.

ВОЛГА – АМУР - ВОЛГА

На границе, в бою с самураями, погиб пулемётчик Семён Лагода. Газеты рассказали о подвиге волжского богатыря, сообщили, что на смену павшему идёт младший брат.

Прочитанное взволновало Дмитрия Фёдоровича Михеева. Сам он был лихим воякой на гражданской, активистом на Румянцевской фабрике. И полетело письмо в Особую Краснознамённую Дальневосточную армию, лично командующему В.К. Блюхеру. Дмитрий Фёдорович писал о том, что его сыновья Павел и Виктор сверхсрочно служат в частях ОКДВА, просил командующего добровольцем принять на место погибшего Семёна Лагоды своего третьего сына - Фёдора. Маршал в личном ответе пригласил Михеевых на берега Амура.

Фёдор рванулся было на военную флотилию, хотел бы служить на одном из амурских кораблей-мониторов. Отец рассудил иначе:

 - Ты у нас тракторист. Тебе надо нести службу там, где твоя гражданская специальность не заглохнет, а разовьется. Твоё место - у брони. Отслужишь, вернёшься домой, будет у нас в колхозе свой механик…

В штабе армии гостям с Волги предложили посетить одну из танковых рот. Отца и сына покатали на Т-26, показали новинку - танк-амфибию. На нём Дмитрий Фёдорович рискнул поспорить с весенней речной волной.

На берегу сели покурить. Михеев похвалил танк.

- На семью нам бы такой…

- Как это «на семью»? - не понял сразу командир роты.

- Ну, чтобы мой Фёдор с братьями его обслуживали…

- Братский экипаж?

- Во-во! Братский. Михеевский.

- Для экипажа, самое малое, троих надо. Вы одного привезли, не хватает, Дмитрий Фёдорович…

- Так у меня детей на две такие команды хватит. Только слово скажи…

Михеев, оставив письмо для командарма, вернулся в Воецкое и стал ждать ответа на своё предложение.

И ответ от маршала В.К. Блюхера пришёл: «Дорогой Дмитрий Фёдорович! От всего сердца приветствую Вас, истинного патриота нашей замечательной Родины. Искренне сожалею, что мне в силу служебных обстоятельств не пришлось лично встретиться с Вами. В своём письме Вы с чувством неподдельного восторга отзываетесь о бойцах и командирах Особой Краснознамённой, заявляя, какой хороший народ в Красной Армии. А ведь этот народ - наши сыновья, это наши дети по крови, по классу. Это действительно крепкий, хороший народ, безгранично любящий свою страну. Спасибо, Дмитрий Фёдорович, большое красноармейское спасибо за сыновей, за воспитание славных патриотов нашей великой Родины. Обещаю Вам, что михеевский экипаж будет создан».

Уехал на Дальний Восток, к братьям, Владимир. Следом отец засобирался туда же, чтобы отвезти под крыло Василия Константиновича ещё одного сына.

Ивана провожали всем селом. Воецким мальчишкам впору было грустить и радоваться: уезжал на армейскую службу лучший эмтээсовский комбайнёр, всеобщий кумир, зато оставлял в подарок пацанам свою чудо-технику - велосипед, собственноручно собранный из плужных колёс и разного железного хлама.

И экипаж состоялся: Павел - командир, Фёдор - водитель, Иван - второй механик-водитель, Владимир - стрелок.

Маршал в беседе с братьями поставил задачу: добиться права пройти головной машиной на ноябрьском параде.

7 ноября на центральной площади Хабаровска В.К. Блюхер принимал праздничный парад. Рядом с ним на трибуне стоял рослый, усатый, скромно одетый человек, гость  барышской земли. Бурю восторга вызвало появление колонны танков. Головной отличался от других словами «Михеевский экипаж» на кумачовой ткани.

- Молодцы! Сдержали слово! - порадовался отец.

В следующем году последние Михеевы покинули наш район. Всё тот же Василий Константинович Блюхер предложил отцу заняться пчеловодством, быть поближе к сыновьям.

Впоследствии Д.Ф. Михеева за большой медосбор отметили орденом «Знак Почёта», он стал участником ВДНХ - главной выставки страны. А сыны его, весь экипаж, вернулись на Волгу. Братья оказались в Ульяновском танковом училище. Здесь уже служил Виктор Михеев. Областная газета в 1939 году писала: «Знатные танкисты братья Михеевы вызвали на соревнование комбайнёров Безенчукской МТС (ныне Самарская область) братьев Штанько. Михеевы обязались только на «отлично» изучать военное дело. Закончены осенние переводные зачёты. По всем предметам братья Михеевы получили отличные оценки».

ДОРОГАМИ  ВОЙНЫ

Они пришли в ленинский Дом-музей. В Книге отзывов появилась такая запись: «Мы, братья Михеевы, ознакомились с жизнью и деятельностью всей семьи Ульяновых. Музей оставил у нас очень сильное впечатление. От имени всех братьев - депутат Верховного Совета РСФСР Владимир Михеев».

Виктор в составе делегации Куйбышевского края (ульяновская земля в то время относилась к данному региону) участвовал в работе восемнадцатого партийного съезда. Там состоялась встреча молодого танкиста с наркомом обороны К.Е. Ворошиловым. Легендарный маршал поинтересовался, где бы братья хотели служить после училища.

- Конечно же, на Дальнем Востоке, там отец и младшие братья…

- Сейчас важнее - западные границы. Грамотные офицеры там нужнее. Подумайте над этим…

Расставаясь, народный комиссар подарил Виктору редкие в ту пору часы.

Михеевы отправились на западную границу, подо Львов. Виктор принял роту, Павел стал его заместителем, Иван и Фёдор - командирами взводов. Достались им тяжёлые танки КВ (Клим Ворошилов).

…У западно-украинского города Золочёв на восьмой день войны взвод Ивана Михеева оборонял переправу. Командир помог спасти от огня танк товарища, ещё одну повреждённую машину отбуксировал в безопасное место. Все это под разрывами снарядов. И опять - в бой. Вдруг удар по броне. Перебита гусеница. Иван вместе с водителем попытался исправить повреждение. Снаряд разорвался рядом…

Дымный закат отражался в реке. Молча стояли танкисты. Стояли экипажи машин, спасённых Иваном Михеевым.

- Клянёмся отомстить! - как клятву произнёс Владимир.

Виктор, весь в бинтах, взял себе часы погибшего. Позднее они, именные, окажутся в Приморском краеведческом музее. На крышке гравировка: «Лейтенанту Михееву за отличную подготовку взвода от командования 8-й дивизии. 22 февраля 1941 г.» Они показывают постоянное время: 13 часов 21 минута. Но прежде чем стать музейным экспонатом, часы побывают в разных городах и сёлах. Как самую дорогую реликвию возил их с собой Виктор Михеев. Даже когда горел его танк и он, спасая раненого водителя, оставил в огне свои ходики - подарок Ворошилова, часы погибшего брата не забыл.

После гибели Ивана братья больше года держались вместе. Потом их боевые пути разошлись. Михеевы прошли Сталинград и Курскую дугу, бои за Украину и Польшу. Было много радостного и горького, были старые и новые друзья, с которыми входили в освобождённые города, навстречу цветам и объятиям.

…Павел шёл садом. Бомба, случайная, сброшенная просто так, -  вражеский бомбовоз пытался уйти от наших истребителей - упала поблизости.

В медсанбат Павла везли на танке. Везли и думали, что не довезут… После операции он пришёл в себя. Увидел белый потолок, белые халаты. Хотел подняться… Что-то не так…

Он написал Владимиру: «Вот уже четвёртый месяц лежу в госпитале. Весёлого, надо сказать, мало. При форсировании Днепра мне пришлось в одном из боёв крепко схватиться с десятью танками. Что это значит - ты хорошо понимаешь. Всё же четыре я поджёг. А сейчас лежу без руки. В общем, отвоевался. А как обидно уходить с полпути. Хотелось всем вместе гнать фашистского зверя до самого его логова…»

Дойти до этого самого логова довелось Владимиру, майору, командиру штурмовой танковой группы.

 - Небо было в дыму от горящих зданий, -  вспоминал Владимир Дмитриевич. - Стоял гул голосов, в котором выделялось одно слово «Победа!». Пробился я через солдатскую массу к самому рейхстагу. Подобрал осколок камня и нацарапал на стене: «Владимир Михеев в Берлине».

Радостно было сознавать: выжил, победил! Помянул он из видавшей виды кружки тех, кто навечно остался на поле брани, братьев своих - Ивана и Александра.

Александр, первенец в семье, не был профессиональным военным. Работал техником на одном из челябинских  заводов. Добровольцем ушёл на фронт, стал батальонным комиссаром. Он пал под Киевом, отражая атаку танков.

РАЗНЫЕ  СУДЬБЫ

В Москву, в адрес командующего бронетанковыми войсками, с берегов Амура пришло письмо. Писал Дмитрий Фёдорович Михеев: «По причине своего возраста сам я в списках воинских сил не состою, но к танковым войскам родственное отношение имею через сыновей: Павла, Виктора, Владимира, Ивана, Михаила, - общим счётом восемь человек. Двоих у меня отняла война. Павел - инвалид, остальные, слава Богу, в добром здравии. Письма от всех получаю исправно. Но, знаю, Вы поймёте родительское сердце, тоскует оно по детям. Так что есть большое желание иногда посмотреть их всех, благословить. Нельзя ли их собрать и прислать к отцу на побывку? Живём мы с хозяйкой просторно. Охота первейшая. Другой раз выйдешь на заре на пасеку - там медведь промышляет. Может, случится в нашей тайге побывать, заезжайте».

Отцу ответил главный танкист страны маршал Я.Н. Федоренко - сыновья приедут. И вскоре из Ленинграда, от Карпатских гор, из Берлина, с Волги слетелись под отчий кров сыны-офицеры. Не подъехали только самые меньшие: младший лейтенант и два сержанта, хотя служили невдалеке - боевая обстановка не отпускала.

 …Семён, узнав о гибели Ивана, попросился добровольцем на фронт. Но вместо передовой попал в учебную часть. Туда же определили Михаила и Петра. Отец сдал мёд, собранный на семейной пасеке, и приобрёл на личные сбережения танк. В то время многие поступали так же. Например, за 42 килограмма сданного мёда можно было приобрести для фронта самолёт-истребитель.

И образовался новый братский экипаж. Он стерёг дальневосточные границы. В августе 1945-го младшие братья громили самураев в Маньчжурии. Только за один бой экипаж уничтожил шесть танков, два броневика, несколько огневых точек противника.

Родители уже не вернулись в наш район. В 1955 году Дмитрия Фёдоровича наградили вторым орденом «Знак Почёта» - за воспитание сыновей-патриотов. Сохранился снимок: в тот памятный день он сфотографировался с маршалом Р.Я. Малиновским.

Умер Д.Ф. Михеев в 1963 году.

По-разному сложились судьбы братьев: одни ещё долго несли службу в танковых войсках, другие демобилизовались. Виктор и Владимир дослужились до полковников, офицерами стали и младшие братья. Поселились Михеевы в Волгограде, Курске, Ленинграде, Подмосковье, в Белоруссии, под Киевом - в основном там, где воевали. И только Павел воротился в родительское гнездо.

Я не раз бывал у него в Воецком. Удивлялся, как скромно жил герой войны. Используй он заслуги отца, братьев и собственные, имел бы Павел Дмитриевич и новый дом, и прекрасную обстановку. А жил танкист, гроза немецких бронированных машин, очень скромно, если не сказать, по-спартански.

Его с воинскими почестями похоронили на сельском погосте.

Пятьдесят шесть боевых наград у братьев: ордена Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, Красной Звезды. Михеевскую славу достойно понесли дальше внуки и правнуки Дмитрия Фёдоровича, многие десятилетия эта фамилия в списках бронетанковых войск.

Не было сказано ни слова ещё о супруге Д.Ф. Михеева. Братья рано лишились матери. Второй мамой им стала Матрёна Фёдоровна, скромная крестьянка. Она вошла в михеевский дом, когда младшему, Петру, было девять месяцев, самоотверженно и мужественно взвалила на свои плечи заботы о девятерых сыновьях и трёх дочерях. Разве это не подвиг!

Михеевы - патриоты, говорили те, кто знал их. И это не звучало напыщенно, просто не было других слов, способных выразить атмосферу, которой пронизана вся жизнь этой славной русской семьи.

2006 год.

К О Р И Ф Е Й    Г И Т А Р Ы

В Воецком Кабанихиных теперь нет. А ведь были, были. И немалым числом. На всё село славилось трудами праведными большое семейство Степана Кабанихина. Три его сына пропали без вести в Великую Отечественную.

В семье Василия Кабанихина 14 апреля 1919 года родился мальчик, нарекли его Анатолием. Семья бедствовала, мясо, сладости на столе - большая редкость. Малышу исполнилось три месяца, когда умер отец, бывший красноармеец, не единожды раненный, надорвавший силы на небольшом земельном наделе.

Жизнь в семье мало менялась к лучшему. И решились Кабанихины на переезд. Вполне достаточным  для жизни казался в ту пору южный город Фрунзе, столица Киргизии. Переселенцы сняли там квартиру. В семью вошёл отчим. Он был большим любителем музыки, в доме появились самые разные народные инструменты.

От отчима перенял Анатолий азы музыкальной грамоты. Юноша усердно занимался по классу гитары у известного на всю республику музыканта В.Г. Мазина, выступал сольно по фрунзенскому радио.

В шестнадцать лет парень поступил в музыкальное училище, где судьба, ставшая после многих невзгод наконец-то к нему благосклонной, свела Анатолия с замечательным гитаристом А.М. Ивановым-Крамским. Дуэт Иванова-Крамского и Кабанихина аккомпанировал многим широко известным артистам: И. Козловскому, М. Михайлову, А. Пирогову, Т. Янко и другим.

В годы войны наш земляк участвовал во фронтовой концертной бригаде. Ему довелось выступать вместе с такими мастерами, как И. Дунаевский, Ю. Любимов, А. Мессерер, А. Свешников, Ю. Силантьев, Р. Симонов, М. Тарханов, Д. Шостакович. Что ни имя, то легенда в мире музыки, сцены. Стал легендой в кругу гитаристов и сам Анатолий Васильевич. За те фронтовые концерты у него орден и медали.

После пороха, пожарищ и гари войны известный гитарист пришёл в прославленный Государственный  оркестр имени  Осипова, с ним гастролировал во многих странах.

Маэстро побывал в самых разных уголках нашего государства. Выступал в снегах Заполярья, в сибирской тайге. Среди новых многочисленных его наград - знак ЦК комсомола «Почётный целинник».

Последним местом работы Анатолия Васильевича стал ансамбль гитаристов Дворца культуры и техники 1-го Государственного подшипникового завода в Москве. Этот коллектив - многократный лауреат конкурса имени В.В. Андреева, победитель   Всесоюзных фестивалей самодеятельного художественного творчества. Кабанихин вывел коллектив в число лучших ансамблей столичных мастеров гитары.

С гитарой, этим романтическим инструментом, связана вся жизнь мастера. Но на малой родине, в Воецком, да и в районе, я уверен, имя корифея гитары до сих пор никого не интересовало. Для земляков оно как бы кануло в Лету. Впрочем, так у нас поступали часто, тем самым лишая народ своей истории, вытравливая память о прошлом России.

2011 год.

ИЗ   БЕЗДНЫ    ВОД

Седьмого апреля - печальная для нашего Военно-Морского Флота дата. В этот день, в далёком 1989 году, произошла одна из самых трагических катастроф нашего времени. В Норвежском море, в нейтральных водах, после нескольких часов пожара, затонула атомная подводная лодка «Комсомолец». С той поры 7 апреля считается Днём памяти всех погибших подводников.

После первых минут пожара на лодке К-419 («Комсомолец») на базу полетел сигнал тревоги. В воздух поднялись самолёты морской авиации, к месту бедствия поспешили оказавшиеся в том же районе рыбацкие сейнеры во главе с плавбазой «Алексей Хлобыстов», гидрографическое судно и атомная подводная лодка. На той атомарине нёс вахту воецкий парень, трюмный электрик Александр Сизов.

ФАРВАТЕРОМ СМЕРТИ

 - Мы возвращались на базу, - вспоминал Александр. - Заканчивалось многосуточное скрытное автономное плавание в Атлантике. Из всех лодок ближайшей к «Комсомольцу»

оказалась наша…

Китолобый, острохвостый атомоход резко изменил курс. На борту мало что знали о происшествии, не ведали, что там, куда они спешили, в 180 километрах юго-западнее острова Медвежий, беда другого экипажа превратилась в настоящую трагедию. Позднее, на учебных занятиях, Александру и его товарищам расскажут во всех подробностях о том, что происходило на К-419.

Корабли горят на всех флотах мира. Увы, это неизбежная дань Молоху технического прогресса, жертвенная плата за огромную насыщенность современных плавсредств, за чудовищную ударную, огневую мощь. Горят каждый год, а то и каждый месяц, если брать мировую статистику. Вот лишь несколько примеров.

4 июля 1961 года произошла авария на советской подлодке К-19. Вышел из строя реактор. Лишь героические действия экипажа предотвратили глобальную катастрофу. Под утро следующего дня подошла другая наша субмарина, и все моряки покинули К-19. Получивших облучение подводников вертолётами доставили в Москву, в институт биофизики, где они и закончили свой  морской и земной путь.

8 марта 1968 года не вышла на связь с базой ещё одна наша лодка - К-129. Что с ней произошло в северной части Тихого океана, никто не скажет точно по сию пору. Ветераны морской разведки считают, что под нашу лодку поднырнула американская атомарина и нечаянно задела рубкой днище К-129, отчего ракетоносец, получив пробоину, камнем пошёл в океанскую пучину. Смерть девяноста восьми подводников была практически мгновенной: за трёхсотметровой отметиной глубины чудовищное забортное давление взломало отсеки.

В августе 2000-го в Баренцевом море погибла сверхсовременная и самая совершенная в мире субмарина К-141, носившая имя «Курск». Страна потеряла 118 лучших своих сынов. Корни  троих - капитан-лейтенанта Дмитрия Репникова, старших лейтенантов Дениса Кириченко и Алексея Митяева - в ульяновской земле.

НА ПОМОЩЬ «КОМСОМОЛЬЦУ»

Пожар, молниеносный, объёмный, начался в седьмом отсеке. Матрос, несший там вахту, даже не успел дотянуться до микрофона межотсечной связи, погиб сразу же. Туда дали фреон, летучую жидкость, способную накрыть очаг горения плотной газовой шапкой. Но уже смежный шестой отсек превратился в полыхающую топку. Сработала автоматическая защита реактора, лодка лишилась хода. Потерять ход на большой глубине - смертельный номер: под телом титановой «рыбины» исчезает подъемная гидродинамическая сила, несколько секунд инерции - и провал в бездну. В эти критические мгновения рок, и без того слепой, просто взбесился. Уже горел пятый отсек, начиналось пламя в четвёртом. Заклинил вертикальный руль. То был бунт машин. А под килем - километровая глубина, а над рубкой - многометровая толща воды. Удалось вывести из действия  и расхолодить ядерный реактор. Чернобыль не повторился. С глубины 157 метров  подводный корабль стал всплывать.

Всплыли. В корме всё ещё бушевал пожар. Большую часть экипажа вывели на свежий воздух, вынесли погибших и обожжённых. С появившегося над лодкой самолёта сообщили: «К вам идёт помощь». Казалось, самое страшное позади. Все знали, что корпус их корабля - самый прочный в мире, как уверяли конструкторы и судостроители. Все знали, что нигде и никогда «погорелые» подводные лодки не тонули за считанные часы. Сутки, а то и несколько держались они на плаву. Вот почему подводники вышли наверх без гидрокомбинезонов, оставив их в задымленных отсеках.

То, что произошло дальше, по своей неожиданности и скоротечности весьма напоминает землетрясение. Атомоход содрогнулся от внутренних ударов. Это рвались запаянные банки с «регенерацией» - кислородовыделяющими пластинами, веществом, горящим даже в воде. Прочный корпус прогорел, в отсеки прорвалась вода. «Комсомолец» стал быстро погружаться.

Подлодка Александра Сизова опоздала; раньше её к месту катастрофы подошли «Алексей Хлобыстов» и сейнер «Ома». Они подобрали со спасательного плотика и прямо из воды сорок шесть моряков, живых и мёртвых. Недосчитались двадцати трёх. Двадцать три человека взяло море. Большая часть погибла не в отсеках, а в волнах. От переохлаждения. Умирали и потом, в тёплых каютах плавбазы.

Их хоронили под апрельскую капель, под плеск ручьёв и медленные медные вздохи оркестра. Флот стал слабее ещё на одну подводную лодку. Флот потерял шестьдесят  девять героев. Всю эту историю накрепко запомнил наш земляк.

ВЗБЕСИВШИЙСЯ РЕАКТОР

 - Вышло так, что я с товарищами побывал на «Комсомольце» незадолго до его последнего плавания, - рассказывал Сизов. - Осмотрели всю лодку, от носа до кормы. Ещё бы! Экспериментальная. Погружалась на тысячу метров и больше. Ни одна из боевых подлодок мира не могла укрыться на такой глубине - её раздавило бы всмятку. Но у этой экипаж находился под защитой сверхпрочного титанового панциря. Кто мог подумать, что у лодки столь короткий век!

- Когда мы поняли, что не успеваем на помощь «Комсомольцу», - повернули к родным берегам. А спустя два месяца - снова ЧП.

…На многоцелевом атомоходе типа «Эхо-2» произошла поломка реактора. Опять же вблизи острова Медвежий.

Экипаж предпринял все возможные меры, не допустил перерастания аварии в катастрофу. Реактор заглушили. Лодка в сопровождении других кораблей пришла на базу.

Она ещё находилась в море, когда на берегу стали отбирать добровольцев для предстоящей борьбы с последствиями аварии. Это надо было сделать очень быстро, по всем правилам, дабы предотвратить радиоактивное заражение обширной акватории и воздушного  пространства, сохранить атомарину для дальнейшей службы. Матрос Сизов вызвался пойти на заражённый корабль.

Он облачился в защитный костюм, надел дыхательный аппарат и шагнул в чрево подлодки. Всего  несколько минут в опасной зоне. Потом отдых и опять в отсеки. Добровольцы вынесли на причал ребят, получивших смертельную дозу радиации, проверили все отсеки, в том числе и реакторный, где совсем недавно билось атомное сердце корабля. Несколько дней длилось это непростое, небезопасное занятие.

МЕСТО СЛУЖБЫ – АТОМАРИНА

Александр до службы моря не видел, самой большой рекой для него была Волга. Когда оказался на Балтике и повстречал людей в чёрных пилотках, понял: ему уготован путь на подплав.

Первое знакомство со службой подводника - в Кронштадском учебном отряде. Тут были и всплытия из тренажёра, и выходы  из затопленного отсека через трубу торпедного аппарата. Познал Александр, как коварен порой сжатый воздух, как уберечься от подводных недугов. Он освоил сварочные работы под водой. Неудивительно, что потом, в экипаже подлодки, его определили в партию спасателей.

- Как узнал я, что на атомной служить придётся, так и душа в пятки, - признался Александр. - У нас на селе про эти корабли всякие небылицы плели. Ну ладно, на селе - это ещё куда ни шло. Но даже  в учебном отряде один из сверхсрочников в шутку ли, всерьёз ли утверждал, что на атомных лодках моряки в походе надевают свинцовые плавки. Вспоминая об этом разговоре, я смеялся. В море мы все носили специальную лёгкую и удобную рабочую одежду из хлопка.

Заполярный посёлок. Скалы с не обмётанным ветрами снегом. Величественная глухомань - столица нашего атомного флота. Каюты и кубрики приняли молодых моряков. Они проходили  предпоходную подготовку. Готовясь к большим плаваниям, отрабатывали полный курс как на базе, так и в учебном центре флота.

Затем береговые кубрики подолгу пустовали. Подводники ходили в Средиземноморье, несли боевое дежурство в Арктике. Александр узнал, что такое настоящий шторм, когда даже на большой глубине ощущается тяжёлое дыхание разбушевавшейся стихии.

Современная субмарина - это узилище сильнейших энергий - электрических, ядерных, тепловых, химических, заключённых в тесную броню прочного корпуса. В этом жизнеопасном пространстве мужественные люди вынуждены жить так, как живут солдаты на передовой. Даже если лодка стоит у причала, она всё равно «зона повышенной опасности». Два с половиной года  Сизов находился в этой «зоне». Он успел полюбить нутро атомохода - низенький тоннель, чьи стенки и своды в несколько слоёв оплетены кабельными трассами, обросли приборными коробками. Он освоился настолько, что стал ходить по отсекам, как по собственному дому, находил в кромешной темноте нужный клапан.

Однажды Сизов и весь экипаж тоже оказались на волоске от смерти. Матрос-первогодок неправильно понял  команду, растерялся, и атомарина с большим креном пошла на глубину. Испортился глубиномер: показывал расстояние до поверхности далеко не то, которое было на самом деле. Это всё равно, что завязать глаза перед казнью.

Обжатие стало таким, что койки выгнулись, как луки. От гибели спасли прочная сварка корпуса и умелые действия старослужащих.

Сизов не помнил, как долго длилось это погружение в пучину. Минуты, секунды?.. Он сохранил в памяти только тот момент, когда падение прекратилось, и лодка стала на ровный киль. Была радость, были крики рождённых заново.

НА РАБОТУ К ФЕРМЕРУ

После школы Сизов окончил профессиональное училище, выучился на помощника мастера текстильного производства. По возвращении с флота работы на соседней с Воецким суконной фабрике ему не нашлось: ряды текстильщиков начинали редеть. Вчерашний североморец пошёл на ферму, где работали родители: мать, доярка, заслуженная колхозница, и отец, скотник-пастух. Потом и колхоз  стал падать в пропасть - месяцами крестьяне не получали заработанное. А у Александра семья: жена, двое детей. Как в таких условиях ставить на ноги своих наследников? И решил он перебираться  в соседнее село, к фермеру. Для предпринимателя сельского молодой крепкий мужик, знающий автомобили, тракторы, сварку, электродело, животноводство, -  сущая находка.

Позднее Александр сменил ещё несколько мест работы, но нигде не было крепкого заработка, не было полного удовлетворения. Появились болезни, видать, сказались те часы работы у атомного реактора на аварийной лодке типа «Эхо-2». И никакой помощи от местных организаций.

В странах с мало-мальски развитым подводным флотом к морякам подплава всегда относились с особым уважением. Даже вставали в присутственных местах  при появлении человека в форме подводника. И только в нашей стране, мир для которой во многом зиждется на чёрных спинах атомарин, к жертвенному и весьма немногочисленному племени  рыцарей глубин, к ветеранам этой героической профессии привыкли настолько, что уже не о почестях речь, а о самом необходимом.

2012  год.

ГОЛИЦИНО

Названия многих наших нынешних сёл и деревень имеют фамильную основу. В этих именах – память о первых поселенцах, местных помещиках, представителях старинных дворянских родов, которые во второй половине 17-го – начале 18-го веков основали немало поселений в долинах здешних рек и речушек. По берегам Барыша появились имения помещиков Воецких, Куроедовых, Ханенеевых, Дурасовых… Тогда же была заложена Малая Мура, иначе – Голицино.

Славное, далеко не всем доступное место приискали первопоселенцы у речки Мурки. Кругом стовёрстые лесные боры, непомятая трава. В лесу зверья и птиц, а в Мурке рыбы – тьма нетронутая. Срубили избы, зажили тихо. Одна за другой оседали рядом новые семьи.

Голицино никогда не имело статуса села, поскольку не отличалось многолюдством. В 1913 году здесь при 69 дворах проживало 404 человека, в 1980-м оставалось 39 жителей.

Голицино не полагалось считать селом и потому, что тут не было церкви. Верующие находились в приходе храма Спаса Нерукотворного в соседнем Беликове.

Были здесь земская школа, две помещичьи усадьбы. С.М. Шендырев держал пару мельниц, паровую и водяную. М.Я. Ландау владел лесопильным заводом. Последний особенно преуспел. Сотни крестьян работали на лесозаготовках, деловую древесину доставляли за двадцать вёрст к железной дороге.

Сейчас не осталось и следа от тех барских владений. Уцелело лишь несколько вконец одичавших деревьев на бывшей хозяйской земле. Ландов сад, говорит об этом пятачке, как и встарь, ляховский народ.

Кстати, после революции родственники лесопромышленника заменили в фамилии две последние буквы: были Ландау – стали Ландовы. Рудольф Ландов жил в Барыше, Юлиус – в посёлке имени Ленина.

В начале второй половины 19-го века в соседней Ляховке открылось небольшое суконное предприятие купцов Сапожниковых. Туда на работу ходили и голицинские.

Три километра от Ляховки до Голицина. Дорога всё лесом. Помнит она довоенные свадебные поезда из телег и бричек, разряженные по-русски, с песнями под гармонь. Этой же дорожкой после долгих колхозных трудов сходились голицинские и ляховские на общий праздник в берёзовую рощу. Рассказывали друг дружке о своих делах, чествовали передовиков, благодарили за помощь. Рассаживались потом на поляне, расстилали прямо на траве свои домотканые, с узорами скатерти, выставляли  угощения, и кто к кому подходил, тот тому и гость дорогой. И летели к избам, селились в обеих деревнях ласточки. Говорят, птицы приносят счастье и лад. Да ничего подобного – это сами ласточки летели за счастьем к людям.

Всеобщее счастье прервалось в июне сорок первого. Этим же путём, с музыкой и частушками, с плачем и причитаниями, провожали до Ляховки, до сельсовета, голицинских мужиков и парней. В июне ушли Алексей и Пётр Балуковы. А уже в августе поступила казённая бумага о том, что оба сгинули без следа. Ещё не улеглась боль по погибшим Якову Кирсанову, Петру Воробьёву, как новая горестная весть: сложили головы в бою братья Алёхины, Иван и Василий, оба Ивановичи, да ещё Иван Николаевич Алёхин. Всем миром оплакали Ивана Кирьянова, Николая Петрова. Ждали возвращения без вести пропавших Фёдора Борисова, Василия Куранова, Михаила Полюхова, Ефима Леонтьева. Не дождались…

Воротились немногие фронтовики. Пришли с наградами, с контузиями и ранами. Василий Сергеевич Балуков, боец морской пехоты, защищал Заполярье, бил японцев на Дальнем Востоке. Орден, четыре боевые медали сверкали на матросской груди. Такие же награды у Василия Петровича Борисова. Пришли домой сержант Кузьма Иванович Куранов, истребитель танков Александр Иванович Борисов, рядовые железнодорожных батальонов Иван Дмитриевич Алёхин и Александр Илларионович Воробьёв.

Голицинский колхоз назывался «Новый путь». Имя ему было придумано давно, когда совсем иным путём, чем прежде, сквозь кровь раскулачивания, голод и нищету шли крестьяне в будущее. По всей державе нашей возникали «Пути к коммунизму», «Светлые пути» или, к примеру, «Советские дороги».

В первые послевоенные пятилетки жизнь постепенно налаживалась. Около изб встали столбы, по которым тянулись провода. Вечерами деревенскую улицу, простроченную пунктиром электрических огней, оглашали молодые голоса. Было радио. Всё, что делалось в стране, голицинские знали. Тут начальная школа, в Ляховке – восьмилетка. Потом и ту, и другую закрыли, не стало и клуба. Незадача – детей учить негде, и колхоз начало трясти мелкой дрожью. С тех пор, как Хрущёв отменил старые порядки и селянам выдали паспорта, самые энергичные стремились покинуть отчий дом. Кто в Ляховку подался, а кто и дальше -  в посёлок Измайлово, в районный центр.

Кто бы тогда, пятьдесят или, скажем, шестьдесят лет назад, мог представить себе такое: уголок земной, где всё дышало добром и покоем и где, казалось, жить бы да жить, наслаждаясь мирской благодатью, вдруг станет – страшно даже сказать! – совершенно безлюдным. В 1980-м в Голицине оставалось двадцать девять взрослых женщин да мужчин втрое меньше.

В тридцатые годы прошлого столетия в районе, на северо-восточной его сторонке, недалеко от вешкаймской границы, мирно соседствовали восемь сёл и деревень. Ушли в небытие Новая Вителевка, Леваки, Эстонцы, Старая Вителевка, Выселки Большой  Муры. Остались лишь Большая Мура да Ляховка. Восьмой географической точкой  будет Голицино. В «Симбирско-Ульяновской энциклопедии» о нём сказано буквально следующее: «Было отделение СПК «Луч». По данным на 01. 01.1993, население отсутствует». Однако есть там живая душа, есть. Точнее сказать, летом и осенью 2011-го была, пока на зиму не перебралась в более тёплую и обустроенную Ляховку.

ЛЕСНОЙ   РОБИНЗОН

Покосившиеся остовы былых построек, заросшие бузиной фундаменты некогда существовавших домов. И среди всей этой заброшенности – только две избы. Одна – «заимка» измайловских лесников, другая – Михаила Васильевича Леонтьева. У леонтьевского дома небольшой огород, дальше, под горкой, баня, тут же лес. И высокое небо, воздух чистый и чудный. А какая первозданная тишина, должно быть, воцаряется здесь зимней порой, особенно в долгие и тёмные ночи!

Сижу на крыльце, поджидаю хозяина. У него сегодня  банный день. Вот и сын Сергей подошёл из Ляховки по этому же, банному, делу.

И вот он, Михаил Васильевич,  коренастый крепыш, показался на тропе. Дед, несмотря на свои восемьдесят с гаком, ступал легко, походка пружинистая – привык ходить по лесу. С ходу завязался разговор «за жизнь».

Его призвали в армию, когда огненный вал отступил от наших границ и покатил назад через европейские страны-державы. Попал Михаил на Дальний Восток. Через год грянула война и там. Была она скоротечная, но Леонтьев не снимал погоны ещё долгих шесть лет.

В марте 1946-го начались боевые действия в Китае. В стрелковый полк наведались «покупатели», отбирали желающих послужить в авиации. «Почему бы не послужить? Авось, доведётся полетать!» - и Михаил дал согласие. Но летать бойцу не пришлось, обслуживал на земле тех, кто улетал на боевые задания.

Вернувшись из страны «поднебесной», фронтовик засел за учебники. Сдал экзамены за седьмой класс школы рабочей молодёжи, поступил в сельскохозяйственный техникум.

Вдруг – резкий поворот в судьбе: из колхозных механиков перешёл в добытчики сосновой смолы. Его новый коллектив – Инзенский химлесхоз, рабочий  «цех» - голицинские леса.

С первой зарёй он выводил со двора велосипед и ехал полем. Поднимался на взгорок, и вот она, его «плантация». Здесь, среди сосен-великанов, и проводил вздымщик весь световой день.

Откуда идёт наименование этой довольно редкой профессии? Вероятно, с той поры, когда дымили в лесах смолокурни. Ещё при царе Косаре погасли они, однако потребность в сосновой смоле не отпала.

Новые участки смолодобытчикам отводили за десять лет до того, как деревья лягут под пилой лесоруба. Получив очередной «зелёный цех», Михаил Васильевич по-хозяйски обходил участок, запоминал, какие деревья определены для вздымки, и начинал подрумянивание. Слово, пожалуй, неожиданное в лексиконе лесных тружеников, но достаточно точно отражает суть. Старую серую кору соскребают со ствола, обнажая нижний коричнево-розовый слой, и лес будто впрямь зарумянивается.

Это - необходимая подготовка ко всей дальнейшей работе, на несколько сезонов. В следующий раз Михаил Васильевич приносил своё нехитрое приспособление – резак на деревянной рукоятке (на профессиональном языке – хак). Точное, рассчитанное движение – и по стволу пробежал вертикальный надрез, или центральный жёлоб, по которому светлые сосновые слёзы капля за каплей будут стекать в пластмассовую воронку-приёмник. Когда отправлялся по третьему кругу, то расставлял-подбивал под жёлобами эти самые смолоприёмники. Затем шёл по четвёртому разу, нанося хаком два первых надреза под углом друг к другу. Спустя четырёхдневку вздымщик опять у исходного дерева – делал вторую пару надрезов. Ещё через четыре дня наносил третью, потом – четвёртую пару и так до конца сезона. Как по годовым кольцам мы судим о возрасте дерева, так по свежим, сочащимся смолой стрелкам можно оценить визуально работу охотника за янтарём. Полтора десятка стрелок на каждой сосне – значит, пятнадцать многокилометровых кругов по лесу сделал Леонтьев за сезон. Не меньше.

С каждым годом росла карра – эта своеобразная «ёлочка» на сосне. Под первыми воронками вздымщик ставил уже вторые. На подсочку шли деревья старше восьмидесяти лет. Если попадалось более старое и объёмистое, тогда лесовик делал надрезы уже с двух сторон, и работала эта двухкаррная сосна за двоих. Немало гектаров занимало промысловое хозяйство Леонтьева. Более тысячи карр, и каждую он должен был запомнить, не пропустить ни одной.

Он прекрасно понимал, нельзя нарушать установленный график. После четырёх дней обязательно надо было проводить новые надрезы-подновки. Сделай их днём раньше или позже – не тот эффект.

Вегетационный период у сосны на твёрдой земле не более четырёх месяцев, начиная со второй половины мая, потому каждый летний погожий день дорог. Тут уж, как говорится, ног не жалей. До двадцати километров отмеривал смолодобытчик ежедневно. Разве что обложные дожди давали неожиданную передышку.

Казалось бы, вздымщики – люди лесные, привычные к одиночеству.

- Не совсем так, - делился со мной Михаил Васильевич. – Наведывался мастер участка, то и дело встречались любители ягод, грибники. Да и четвероногие напоминали о себе. Иной раз лось пройдёт  сторонкой, заяц неосторожно выскочит, встречал и кабана. А воздух какой! Хвойный, здоровый, бодрил, настраивал на дело. Да и не весь год работа в лесу. Подсочка вместе с подготовкой к ней занимала каких-то шесть – семь месяцев.

Ему доводили сезонные задания в десять – двенадцать тонн, он же собирал живицы вдвое больше. Как это удавалось? Если коротко: берёг время, но не жалел ног.

Супруга, Юлия Степановна, ходила этим же маршрутом, снимала воронки, заполняла смолой большие бочки. Потом она же, сборщица живицы, доставляла лесной янтарь  на базу участка.

Тридцать лет живичный старатель добывал смолу. Живица – единственное в природе сырьё, из которого вырабатывают канифоль, скипидар, другие, необходимые для химической, радиотехнической промышленности компоненты. Она идёт на изготовление бумаги, мыла, красок, лаков, резины, лекарств… Всего до десяти тысяч наименований различных продуктов вырабатывают с применением этой смолистой жидкости.

К боевым наградам Леонтьева добавились нагрудные знаки ударника труда, победителя в отраслевом соревновании.

Подсочники зарабатывали прилично – по тысяче тогдашних целковых выходило в страдную пору (за четыре тысячи рублей можно было купить автомобиль). Это когда на заводах рабочие получали в месяц сотню-другую. Михаил Васильевич купил два дома в Ляховке – жене и сыну Сергею. Другой сын перебрался на жительство в столицу, дочери квартиру выделили от ляховского колхоза «Луч». Расселились родные по новым «гнёздам». И только он, глава семейства, остался этаким Робинзоном в лесной глуши.

По меркам нормального горожанина, привыкшего измерять пространство коммунальными метрами, а землю – сотками, Леонтьев – непозволительный богач. Заброшенных огородов тут! Заботами лесников из посёлка Измайлово на Мурке появился пруд, другой питается  Гремячим родником. Завелась рыба. Летом ягоды по полянам да опушкам, осенью – грибы-боровики в сосняках. Снежным утром выйдешь за порог – свежие лосиные следы. Сплошная экзотика и поэзия. Но если только надолго здесь не задерживаться, а так: приехал, посмотрел, убыл. Иначе проза жизни все впечатления испортит. Побегай-ка до ветру на улицу, когда минус тридцать «в тени». Отправляйся-ка за водой за полкилометра. Телефона нет, радио, газа, электричества - тоже нет.

«Перебирайся, дедок, в Ляховку», - не раз предлагали добрые люди. Об этом же просили родственники. А он на переезд не соглашался вплоть до зимы 2012-го, согласился лишь перезимовать в селе.

Напоминаю старому об отшельниках Лыковых, что более полувека прожили «робинзонами» в горной Хакасии. Про них прекрасно написал в «Комсомольской правде» Василий Песков.

- Как же, читал… Печатью всегда интересовался. И сейчас ещё (правда, перенёс операцию на оба глаза) хожу в село за газетами.

Лыковых, понятно, гнала в глушь вера, обязывающая их отказываться от всего мирского. А что держит здесь, среди леса, Леонтьева?

- Может быть, и вправду лучше перебраться в нормальный дом в Ляховке? Навсегда. Все-таки возраст, тяжело…

Михаил Васильевия снисходительно улыбается, прощая мою наивность.

- Это земля моих родителей, деда с бабкой. Я здесь человек вольный. А свобода много значит. Слышал, ляховские меня «анархистом», «партизаном» да еще «махновцем» прозывают. Ну и что? Тут – тишина. Спокойное общение с природой. Наблюдаешь за ней и отвлекаешься. И на душе праздник. Н-е-е-т! Без этих мест я уже не смогу. Привык...

Природа ему - по-прежнему главная опора и защитница, заменяет каменные дома, тротуары, автобусы.

Бюджет деда-лесовика – проще пареной репы: инвалидская пенсия да овощи с участка. Сам до последнего времени сушил грибы, сам готовил ягодные варенья - лесных даров вдоволь. Мог бы и продавать в том же Измайлове. Но не привык он торговать, чуть ли не постыдным делом это считает.

Чем ещё занимается старинушка? Каждое лето запасает лекарственные травы. Бывшие голицинские приезжают, из Волгограда и города Волжского на свою малую родину в гости наведывались. Для них Леонтьев первый и единственный рассказчик-экскурсовод. Бывало, заезжим грибникам свои заповедные места показывал.

Уезжая, я оглянулся несколько раз на дом голицинского пустынника, на низкую баньку и ветхий хлевец, пока они не скрылись за деревьями, и всё думал об этом странном человеке, добровольно обрекшем себя на одиночество, на затворническую жизнь в этакой глуши.

Людям с асфальта, жителям мегаполисов трудно представить, насколько пустынно ныне наше государство. Деревенская жизнь концентрируется, по сути, в сельских райцентрах да крупных посёлках – безработица там и даже безземелье: ближних земель не хватает, особенно для выпаса скота. Но стоит отойти километров пять-десять, и начинается настоящая пустыня: с деревьями,  птицами, волками и зайцами, но без людей. Голицино – не единственная в своем роде деревушка-анахронизм, превратившаяся в хутор, в заимку.

2012 год.